Разобрали удочки, рассыпали по консервным банкам из глиняного горшочка вареный горох — наживку для рыбы, — заняли вчерашние места.
Небольшого карпа, величиной с ладонь, первым поймал Борис. За ним вытащил рыбешку майор. Потом застопорилось. Чего только не делали: и грузила то подымали, то опускали на лесках, и удилищами водили по воде, но на их крючки не шла даже самая мелочь.
Анатолий удил за кустом, его не было видно.
— Переживает, наверное, там, думает, только у него не клюет, — улыбнулся Борис, обращаясь к дяде Павлу.
— Пойди успокой его.
Борис воткнул удилища в землю, пошел. Он был страшно удивлен, когда Анатолий вытащил из воды чуть ли не полную вязку лещей.
— Вот это рыбины! — вскрикнул Борис. — Чего же молчишь? Сюда идите, быстрее сюда! — позвал он дядю Павла, майора и Ивана.
Они были удивлены не меньше Бориса, увидев улов Анатолия.
В несколько минут все перешли с удочками за куст.
Но странно — рыба сразу перестала и там ловиться. До самого позднего завтрака впятером отчаянно хлестали удочками Сулу, и все напрасно.
Солнце, поднявшись высоко в небе, начало припекать.
Майор посмотрел на часы:
— Десятый.
— Хватит, — махнул рукой дядя Павел, — не будем жадными. Вчера на уху наловили, и хватит. А что Толику повезло, так у него счастливые удочки.
Все стали купаться.
Потом доели остатки еды — хлеб, кусок сала, луковицу — и двинулись домой.
Через час они уже были на Хорольском спуске.
Неторопливо гуськом потянулись вверх. Посмотришь со стороны — точь-в-точь путешественники, которые прошли немало километров и которым предстоит пройти еще столько же. Как у настоящих путешественников, за плечами — котомки, обувь на ногах вся в пыли, потрепанная, и вдобавок у дяди Павла в руке суковатая палка.
Преодолели подъем, вышли на улицу Шевченко.
— Фу! — облегченно вздохнул дядя Павел и, остановившись неподалеку от городской площади, перевел дыхание. — Может, передохнем?
— Привал! — скомандовал майор.
Свернул на обочину тротуара, сбросил вещевой мешок.
— А я совсем не устал! — сказал Борис.
— Не храбрись. Сбрасывай свой вещевой мешок! — приказал майор.
Присели. Дядя Павел и майор — на вещевые мешки, ребята — просто на тротуар. Прислушались — с площади доносился голос громкоговорителя.
По радио передавали чье-то выступление. Оратор говорил медленно, взволнованно, но что именно, нельзя было разобрать.
И вдруг на площадь со всех улиц начали сбегаться люди.
— Что там?.. — подхватил майор.
Дядя Павел пожал плечами.
— Бежим!
Вскочили и тоже помчались на площадь.
Возле трибуны вокруг столба, на котором висел репродуктор, собралась уже толпа. Слушали сообщение.
Майор догадался обо всем с первой услышанной фразы.
— Война… — сорвалось с его уст холодное и тяжелое слово.
…Они проспали беспробудно до следующего утра. Разбудил их рев автомашины, стоящей во дворе управления полиции, — туда выходило окно подвальной камеры, где оказались ребята после разговора у Вольфа.
Сначала огляделись, как бы убеждаясь, что все трое находятся вместе. Потом молча стали осматривать комнату.
Вчера они были вконец измучены. Когда конвоиры выводили их из кабинета следователя, они едва держались на ногах. Где еще нашли в себе силы выстоять перед полицейским врачом, когда тот смазывал им раны, делал свинцовые примочки, а потом, немного подкрепившись щедрым, сытным ужином, принесенным одним из конвоиров, стащить с себя обувь, одежду, улечься в постель?! И тут же уснули как убитые.
Теперь, отоспавшись, они чувствовали себя лучше.
Если бы не толстые прутья на окне с наружным жестяным козырьком, не обитая железными листами дверь с круглым смотровым глазком посредине, камера не была бы похожа на камеру. Обыкновенное полуподвальное помещение.
Стены и потолок побелены, пол деревянный, чисто вымыт, в углу, слева от двери, выступала половина печи. Вся обстановка — стол, три табуретки, столько же кроватей, по-видимому, взятые в больнице. Они были окрашены цинковыми белилами, и на них виднелись следы йода и зелёнки.
Ребята удивились: неужели здесь, в управлении полиции, держат заключенных в таких чистых и теплых камерах?
Кто-то подошел к двери. Сквозь смотровой глазок было видно серо-голубое, навыкате око. Посмотрело в камеру и пропало.
Вскоре за дверью снова раздались шаги. Щелкнул замок. В камеру ввалился красномордый толстый солдат с кофейником и черной кирзовой сумкой, похожей на ту, в которой почтальоны разносят газеты и письма.