Лицо Нинель вытянулось. Так же не бывает, правда? Буревая – улица соседняя с их. Упомянутый парк – тот самый, в котором они играли в снежки. А больница – та самая, которая стоит около этого парка, и мимо которой они много раз проходили. Разве так бывает?
— Веди туда!
— Девушка, он не согласится, совсем потерял веру в себя.
— Так мы ему веру вернем, — улыбнулась принцесса, доставая пистолет и предусмотрительно ставя это безобразие на предохранитель. Не зря допытывалась у Саванова как обращаться с этой штукой. Правда она не думала в тот момент, что придется угрожать обычному человеку.
Аппаратура вновь запищала, и медики по новой склонились над умирающим в попытках стабилизировать его состояние. Нинель все надеялась, что он придет в себя и еще раз поговорит с ней, но его состояние продолжало ухудшаться.
Женя и Влад, так звали медбратьев, в полном охренении смотрели на три лучевые кости, вместо положенных двух, пытаясь вправить перелом на место. Девушка находила нужные абзацы в файлах и с их помощью помогала стабилизировать состояние умирающего.
Жуткие полосы разрезов украшали кожу, куда ни глянь. Особенно страшно смотрелась одна на грудине. Спроси она, что это, и ответ окончательно мог выбить ее из и без того шаткого равновесия.
Множество костей было распилено ради диагностических операций, посмотреть, что же внутри. Если бы Кай был в сознании, он бы мог рассказать, как кричал с трубкой в горле без способности пошевелиться. Как терял сознание и вновь приходил в себя, попадая в Ад. Как слышал слова тех людей о его состоянии и их нежелании это менять.
Видите ли, если удалить все поврежденные органы или заменить их, образец может слишком рано умереть, а им еще хочется с ним поиграть. После такого, пыточные инквизиции и даже методы воспитания демонов казались легкими шлепками по попке.
Изредка способность воспринимать мир возвращалась, и он чувствовал чужое тепло и слышал слова, уговаривающие продолжить борьбу. Но Кай так устал, и уже не хотел бороться - не за чем. Нинель и Адонис более никто не угрожает. Его мучители наказаны. А ему нужно просто прекратить всем портить нервы и стать холмиком земли или прахом на ветру (что там выберут для него друзья). C'est La Vie[2].
— Что с его глазами? — перешел к обработке ран на лице Евгений. — Похоже на катаракту. Не рискну снимать эту пленку. Боюсь повредить роговицу. Девушка, подержите вот здесь, боюсь, эта гематома может означать внутреннее кровотечение… Вы не знаете, какую кровь можно ему перелить?
— Сейчас найду в документах. Кай, держись! Главное – держись!
«Прости, я не могу...» … … …
[1] Oh My Fallen God – О мой падший бог.
[2] Селяви - эту фразу французы произносят в ситуации, когда ничего нельзя поделать, и остаётся лишь смириться с судьбой и принять жизнь такой, какая она есть.
20 глава
Ян Терентьев давно отошел от дел. Свое новое положение он считал выходом на пенсию, а новую работу – хобби. Разве могло сравниться ампутация пальца с отсечением ног пилой, покореженной взрывом. Или могло ли сравниться удаление аппендицита в стерильных условиях с выниманием осколков на поле боя. Его практика с физическими уродствами так же вспоминалась с восторгом, кроме последнего случая, когда пациенты умерли из-за его ошибки, как сказала общественность.
То – дело прошлого, и в прошлом же осталось, теперь у него ежедневные заботы фиксированы и оговорены заранее. В любом случае, бывало, заранее запланированную процедуру отменяли, как случилось в этот раз. Должна была состояться рядовая операция по удалению кисты, и причину ее отмены никто не взялся объяснить, да и сам хирург не рвался знать причину. Дал команде отбой и собирался идти домой, когда в коридоре послышался шум, и в его кабинет вбежала красная от напряжения девчушка с поразительно равномерно окрашенными зелеными глазами уроженки Исландии. Именно там он встречал таких зеленоглазых, рыжеволосых девчушек. Правда, ни одна из них не бросалась на него с отчаянием раненого воробья, размахивая папкой.
— Спасите его, — вот и все, что она сказала, торопливо пихая в его руки документы.
Только глянув на записи, Ян рассмеялся. Естественно, это шутка, аспиранты решили посмеяться, иначе откуда у человека четыре легких или пятикамерное сердце.
Рыжая красавица достала пистолет, и шутка уже не казалась веселой. Двое медиков из младшего персонала практически вручную поддерживали жизнь в теле, находящемся в катастрофическом состоянии. Настолько выраженную дистрофию Ян встречал лишь в местах, где каждый третий умирал голодной смертью. Столько переломов он видел, откачивая мужчину, попавшего под грузовик. Стертые до костей раны были им замечены у пленных в арабских странах. А полосы прежних операций, наскоро заваренные лазером, напомнили выпотрошенного лабораторного кролика.