День за днем, они надеялись на улучшение, и лишь через неделю их получили. Кай наконец пришел в сознание. Он долго не понимал, почему жив. Последнее воспоминание напоминало бред умирающего, которым в тот момент он и был. Якобы за ним пришли рыцарь и принцесса. Адониса ранили, а Нинель его обняла. Он говорил с ней, пока совсем не ослаб и не умер…. Хотя нет, раз разум вернулся на свое место, то он определенно жив.
Открыл еще мутные глаза и осмысленно изучил больничный потолок, отмечая каждую трещинку и выбоину, перед тем, как признал видение реальным. Зрение возвращалось лениво, и уже не было как прежде острым, лишилось многих нюансов, минимизировав возможности. Пленка растворилась.
Красные искры блеснули угольками на винной радужке. Повернув голову, заметил капельницу, а за ней, на стуле, спал Адонис, уронив подбородок на грудь и скрестив руки. На вид уставший, будто после военного похода, однако если сравнивать с Каем, то рыцарь стоял на пьедестале красоты. Он успел это оценить, подняв трясущейся рукой зеркальце с тумбочки из косметического набора Нинель, значит и принцесса здесь. Выходит, его последние воспоминания не предсмертный бред. Эти сумасшедшие действительно вытащили его из той лаборатории.
Память сыграла злую шутку и предоставила на блюдечке все произошедшее за десять дней плена. Слабость налила свинца в каждую клеточку тела, и захотелось вновь откатиться в бессознанку, но демон сдержался. Хватит, наспался! Он долго разглядывал себя в зеркало, вернее свои глаза, ставшие очень похожими на человеческие. Впрочем, человек не согласится, что эти вытянутые зрачки, расширенные, словно от ломки, и эти неестественные радужки цвета спелого вина, в которое неведомый умник напихал угля, могут принадлежать человеку. Но Каю, привыкшему к своим тонким полоскам зрачков, к горящим огнем в темноте глазам, они казались именно человеческими. А в комплекте с отсеченным хвостом, рогами и когтями, он стал внешне походить на очень худого человека, пережившего смерть…. Пережившего смерть много раз.
Рука коснулась крестца и не нашла даже следа от верной конечности. Все верно, хвоста нет. Мозг переосмысливал хронологию событий, проверяя ее целостность. Вспоминалась боль. Много боли.
Прислушавшись к ощущениям, Кай не ощутил ожидаемой агонии, и впервые за долгое время вздохнул полной грудью. Он сделал неловкую попытку приподняться, и был награжден мухами перед глазами, едва не потеряв сознание, решил насладиться постельным режимом подольше. А затем дверь открылась, и вошла Нинель, успевшая (или нет) заметить шкодно закрывшего глаза пациента.
— Эй, проснись, — услышал бес, но обращались не к нему.
— А, что? Доброе утро, — сонно поздоровался рыцарь.
— День, — поправила обеспокоенная Нинель.
— Добрый день, — спокойно согласился Адонис. Скрипнул стул, друзья поменялись местами. Открылась дверь, один из них вышел. Методом исключения Кай решил, что в комнате осталась Нинель.
— Я видела: ты проснулся, — услышал он ее.
Юный демон усмехнулся и вновь распахнул все еще чуть мутные глаза, приподнимая голову над подушкой. Излишне быстро и смело, за что башка наградила его калейдоскопом неприятных ощущений. Придя в себя еще раз, он очутился под обеспокоенным взглядом конопатой мордашки.
— Добрый день, принцесса, — свой голос Кай еле узнал. Хриплый, надломленный и сухой. — Водички не поднесешь умирающему?
Саркастично подняв одну бровь, Нинель принесла ему стакан и помогла отпить.
— И вправду добрый, раз кое-кому не удалось сыграть в ящик.
Сильно ослабленный демон даже не стал отвечать, просто улыбнулся. Его тощие руки держали маленькую девичью ладонь и наслаждались чужим теплом. Тишина остро нуждалась в звуках голосов.
— Вы ненормальные. Зачем туда сунулись?
— Не за чем, а за кем. Кай, ты хотя бы чуть-чуть представляешь, как сильно мы разозлились, все узнав, как сильно испугались за тебя, и сколько нервов и слез пролили, пока ты лежал между этим миром и тем.
Бес бессовестно пожал плечами, не понимая до конца человеческие чувства.
— Прости. Ты плакала из-за меня?
Ощутив острое желание схватиться за голову, Нинель перевела тему.
— Что ты помнишь? — немного обеспокоенно спросила она, испытывая страх услышать про лабораторию, про бесчеловечные опыты, про операцию, про боль, про ее решение его вскрывать, сливать кровь и прочие ужасы.