— Вы убили свою жену, принцессу Нинель?
— Да. — «Надеюсь я лгу.»
— Вы были замечены в отношениях с темными силами. Вы это подтверждаете? — в надежде на отрицательный ответ, дознаватель потянулся к самым большим клещам.
— Признаю, — обломал его желания клейменый рыцарь.
— Вы признаете себя в порочной связи с демонами, — перефразировал Евстрат, не убирая руки с клещей.
— Признаю.
— Признаешь себя в связи с повелителем демонов?
— Да, признаю же!
— Признаешь, что… — Евстрат просто не знал, чем еще зацепить, чем заставить с собой спорить. Просто сказать: «Нет». — Спал с демоном.
«На одной кровати, да».
— Да, признаю.
Лицо дознавателя вытянулось, глаза вылезли из орбит, и он всем телом отклонился назад. Его мир неожиданно кончился, а тот что остался позади разрушился. Евстрат отбросил всю напускную вежливость и с немалой надеждой, шепотом, спросил:
— Ты издеваешься?
— Да, издеваюсь.
— Ублюдок без роду! Может и кур ты таскал?
— Я таскал!
— И ту бабу – Нарису – обесчестил?
— Обесчестил…
К концу дознования писарь едва не падал от усталости - так много и так быстро ему еще записывать не приходилось.
— Кай, зачем тебе столько мела?
— Узнаешь, белочка, скоро все узнаешь.
— Эй, демон! На что нам эти рога?
— Нужны. А еще, вы умеете конвульсии изображать?
— Нет…
— Тогда перед тем как все начнется, кинете вот эти пузырьки под ноги. Так, нужно поторопиться. Нинель, что там о казне в городе говорили?
— На рассвете, вешать будут.
— Вешать не рубить. Это будет проще чем я думал. Кстати, милая, тебе не говорили, что одеяния попрошайки тебе к лицу?
— Заткнись, Кай!
Казнь назначили на ранее утро и отвели клейменного в камеру. Адонис прикоснулся от пульсирующей боли. Ожог позора болел сильнее кровоточащих ран от ошейника и наручей. Сорвал пропитавшуюся кровью рубаху и как мог обвязал шею, запястья и щиколотки.
Он не знал, чем себя занять в ожидании конца. Куда деть подаренные полдня жизни? Вспоминать прошлое? А зачем, говорят перед смертью жизнь и так пролетит перед глазами. Да он все ночью припомнил. Думать о будущем? Разве что не о своем: он очень надеялся, что его друзья преодолели реку и уже на пути к порту. Хидор – надежный человек и, дай демиурги ему терпения, сможет вытерпеть Кая.
Бывший рыцарь встал и на пробу нанес удар по воздуху. Затем еще раз. Постоянные тренировки в зале за последнее полугодие не дали потерять форму и подарили несколько новых приемов. Вот так, наслаждаясь движением, каждым мускулов в отдельности, каждым ударом по собственной тени, Адонис провел свой последний день, а утром за ним пришли.
Стража открыла дверь, впустила глашатого, и он начал читать пухлый свиток:
— Адонис с земель пожранных демоническим огнем, без фамильных знаков...
— Добрянский, — вмешался в речь Адонис, называя фамилию по паспорту. — Мне дали фамилию... дома Добрянских.
Глашатый быстро исправился:
— Адонис Добрянский, вы обвиняетесь в....
— Можете прочитать лишь на помосте, список там большой, человек вы занятой, а я и так знаю, чего на мою голову написали. Предательство родины, короля и прочие приключения. Демиурга вчера мы поминали и продажу души и даже порчу девиц… Не помню, до коровьего мора мы дошли? Нет? И на том спасибо.
Человек свернул свиток и слабо улыбнулся:
— Вы уверены, что не хотите послушать? Это оттянуло бы время смерти на пару час не меньше.
— Нет, не хочу. Взамен я бы предпочел узнать, какова судьба меня ждет?
— Виселица.
— Полагал гильотина. Эффектнее же! — удивился Адонис и понял, он ведет себя точь-в-точь как Кай в стрессовых ситуациях – острит и бесит окружающих. Однако вместо того чтобы разозлиться, стареющий мужчина ответил:
— Повешенные висят три дня, это сочли более позорным чем отрубленная голове на шесте.
Оставалось лишь поблагодарить судьбу за ее усмешку.
— Я знал, что везучий, не знал, что на столько, — в слух подумал Адонис, позволяя вывести себя из камеры на цепи словно собаку. Аналогия дополнялась собачьей смертью - помост с петлей сошел за живодерню. Его вели своим ходом через город, позволяя встречать гнев жителей в виде камней и яиц.
Вокруг помоста, вороньей стаей толпились люди жаждущие зрелища. По мнению рыцаря, их собралось уж слишком много: все улицы, все балконы и даже крыши, на которых повисли мальчишки, все заполняли человеческие фигуры. Стоило им увидеть Адониса, как они начали кричать: предатель! В него новой волной полетели тухлые яйца и испорченные овощи, кто-то плюнул под ноги, а хранители правопорядка ни коем образом не собирались мешать людскому веселью. Что ярмарка, что казнь – все едино, для души. А уж если большая ярмарка или враг народа идет в петлю, так это еще лучше, так еще больше веселья.