Каждый из этих трех общественных классов или сословий, составлявших социальную пирамиду христианского Средневековья, имел свои учреждения. Эту пирамиду можно сравнить с кастовой системой в брахманистской Индии, за исключением одного очень важного нюанса: границы между сословиями в средневековом христианском обществе были гораздо более гибкими и подвижными, чем в Индии (западноевропейский простолюдин мог войти в состав благородного сословия или — что было гораздо проще — вступить в один из монашеских орденов).
Первое сословие составляло духовенство (белое духовенство и монашество), единственный класс, по крайней мере в Западной Европе, совершенно не наследственный ввиду того, что католическая церковь предписывала своим служителям безбрачие (целибат).[47]
В Средние века духовенство представляло собой весьма многочисленный класс, доля которого от общей численности населения была значительно больше, чем в наши дни, даже в таких приверженных католической вере странах, как Италия и Испания. Процветало несметное количество церквей, больших и маленьких, часовен, мужских и женских монастырей. Согласно приблизительным подсчетам, доля мужчин и женщин, вступивших в монастыри в сравнении с общей численностью населения в средневековой Западной Европе оказывается столь же значительной, как и в Тибете (который отличался явным избытком ламаистского монашества) перед аннексией его коммунистическим Китаем. Лишь в Новое время появятся первые истинно неверующие, в Средние же века хотя и встречались неординарные мыслители (и порой даже очень смелые) в области теологии и философии, равно как и всякого рода еретики, все же не было еще настоящих атеистов, вольнодумцев в современном смысле этого слова. Впрочем, существование весьма многочисленных церковных учреждений еще долго будет находить оправдание в двух весомых социальных причинах. С одной стороны, в то время, когда господствовало право первородства, когда обычным делом были, несмотря на устрашающе высокий уровень детской смертности, многодетные семьи, церковь давала младшим отпрыскам возможность включиться в иерархическую структуру общества, заняв ту или иную духовную должность. С другой же стороны, вступление в один из духовных орденов, доступ в которые был открыт для всех, даже для выходцев из простого сословия, давало простолюдинам возможность подняться по социальной лестнице, преуспеть в жизни, что для большинства из них было бы невозможно иным способом.
Второй социальный класс в государствах Западной Европы составляло дворянство, соответствовавшее индийской касте воинов. Его традиционной ролью было обеспечение обороны королевства, формирование военных отрядов на случай вооруженного конфликта; рыцарство не ограничивалось простым соблюдением кодекса чести — оно было (и это прежде всего) элитной кавалерией. Сформировалось также, в частности, во Франции, так называемое дворянство мантии — государственные служащие, передававшие по наследству свои должности.
Третьим социальным классом в средневековых западноевропейских королевствах были те, кого во Франции именовали третьим сословием, то есть люди простого происхождения, простолюдины. Сюда относились буржуазия, ремесленники и наиболее многочисленная категория в тогдашних королевствах христианского мира, на долю которой приходилась большая часть населения, — крестьяне. Лично зависимые крестьяне, составлявшие в начальный период феодальной эпохи большую часть населения, со временем стали меньшинством по сравнению с массой по закону лично свободных крестьян.
На периферии этих трех больших социальных категорий населения находились так называемые маргинальные элементы, в то время значительно более многочисленные, чем в современных индустриально развитых странах Запада. Эти деклассированные элементы представляли собой переменчивую массу, то безобидную, то весьма опасную — в зависимости от ситуации. Нищие и бродяги были в изобилии, существовала даже среда (если употребить привычный термин), поддерживавшая свои специфические традиции. Однако свирепые «репрессии» (без суда и следствия вешали за кражу даже ничтожной суммы), направленные на борьбу с преступностью, оказывались в общем и целом неэффективными.
Алхимиков можно было встретить во всех вышеперечисленных социальных категориях средневекового общества, с самого верха до самого низа социальной лестницы. В среде духовенства встречались даже аббаты, прелаты высокого ранга, культивировавшие искусство Гермеса Трижды Величайшего. Более того, согласно преданию, первым великим алхимиком на христианском Западе был Герберт, монах из Орильяка, в юности учившийся у арабов в Испании, а впоследствии ставший папой римским под именем Сильвестр II (умер в 1003 году). Однако значительно больше средневековых алхимиков рекрутировалось не из числа церковных сановников, а из рядового духовенства, а кроме того, по всей видимости, среди монахов их было больше, чем в среде белого духовенства.[48] Во многих монастырях были кельи, оборудованные как алхимические лаборатории и молельни одновременно.
И среди высшей знати нередко встречались «делатели», были даже правители, пробовавшие себя в проведении лабораторных работ.
Из числа алхимиков — выходцев из высших слоев общества — назовем в качестве характерного примера итальянца Бернара Тревизана (1406–1499), маркграфа Тревизанского, выходца из старинного знатного семейства в Павии. По прошествии многих и многих лет тщетных поисков он тем не менее не отчаялся и в 1483 году, будучи уже в преклонном возрасте — семидесятисемилетним стариком, узнал, наконец, решающий секрет, позволивший ему успешно реализовать Великое Делание.
Из числа представителей крупной французской буржуазии, предававшихся деланию, назовем Жана де ла Фонтена (1381-?), который в 1441 году занял ответственную должность эшевена в своем родном городе Валансьене.
Среди алхимиков — выходцев из простого сословия — в поздний период Средних веков наиболее известным, несомненно, был знаменитый Николя Фламель; поскольку его жизнь во многих отношениях могла служить историческим примером, мы еще вернемся к рассмотрению этапов его карьеры.
Таким образом, алхимиков можно было встретить на всех ступенях социальной лестницы, начиная с князей церкви и других великих мира сего и вплоть до самых низов общества, даже среди представителей маргинальных групп, находившихся в особенно невыгодном положении по сравнению с членами «нормального», респектабельного общества. Историк, проводя свое исследование, должен также постоянно учитывать наличие многочисленных в Средние века суфлеров и делателей золота — весь этот фон, образуемый деклассированными элементами и авантюристами, весьма колоритный, но порой причинявший обществу немалое беспокойство.
Именно среди них рекрутировались такие в высшей степени колоритные фигуры, как неимущие бродячие делатели, перемещавшиеся с ярмарки на ярмарку, из города в город, из королевства в королевство в поисках новых желающих быть одураченными. Не следует путать их с истинными алхимиками. Конечно, и подлинные адепты совершали путешествия и даже на протяжении многих лет вели жизнь странников, однако была одна характерная черта, позволявшая сразу же отличить первых от вторых: истинные алхимики были настолько скрытными, что во время странствий им хватало благоразумия воздерживаться от разговоров о своих исканиях с незнакомыми встречными. Их поведение разительно отличалось от неиссякаемого потока болтовни делателей золота, одержимых неутолимым желанием привлекать к себе внимание любопытных.
Алхимическая чета
Тогда как многие делатели работали в одиночестве, другие стремились обзавестись спутницей жизни, не боясь взвалить на себя бремя семьи. Тем самым они давали подчас повод для насмешек: одним из излюбленных объектов для сатириков (эта тема встречается, в частности, на гравюрах эпохи Ренессанса и даже позднее) стал бедный «делатель золота», с головой ушедший в пагубную химеру чудесной трансмутации металлов, в то время как его жена и дети носят лохмотья и не имеют средств даже для покупки продуктов первой необходимости.