Выбрать главу

Особый скептицизм вызывали методы партийной пропаганды, которые к тому же неминуемо в этом городе связывались с методами ведения «воспитательной» работы с Сахаровым в период высылки его в Горький.

В записях Н. А. Дмитриева 1972 года на эту тему, которые, к сожалению, увидели свет после его смерти, находим: «Огромный пропагандистский аппарат работает у нас вхолостую или почти вхолостую, несмотря на его, в общем, хорошую работу и несмотря на грамотность населения, именно потому, что отсутствует доверие к пропаганде, наполовину, повторяю, из-за отсутствия свободы печати, свободы услышать по любому спорному вопросу и другое мнение, а наполовину из-за всех прочих нарушений свобод, от дискриминации евреев до (как ни странно, с моей точки зрения) недовольства „культом личности Брежнева“.

Даже утечку за границу „трактата Сахарова“ в 1968 году, если она произошла независимо от него, следовало бы считать фактом положительным, несмотря на всю неправильность трактата с марксистской точки зрения. Этот факт показал, во-первых, что у нас можно (то есть имеется, по крайней мере, один пример) высказать свою точку зрения, совершенно отличную от официальной, и ничего не будет, и, во-вторых, что наша общественность вовсе не состоит из одних циников, а горячо интересуется политикой.

А то, что при этом выявилась значительная политическая безграмотность на уровне академика-физика, хотя и было неприятно само по себе, но полезно, как сигнал о крупном неблагополучии, о котором, впрочем, можно было догадываться и ранее. Во всяком случае, едва ли именно это неблагополучие особенно компрометирует нас перед заграницей, едва ли там в этом отношении заметно лучше»[103].

И далее поразительное сравнение: «Можно сказать, что выступления А. Д. Сахарова с их теперешним содержанием аналогичны убийству царя Александра II (не говоря о различии масштабов): то и другое было полезно только, как средство убедиться, что так действовать не следует, как приобретение иммунитета от детской болезни.

Корень ошибок Сахарова заключается, на мой взгляд, в том, что он некритически принял утверждение западной (и нашей) пропаганды, будто бы нарушения гражданских прав, той же свободы печати, даже однопартийный режим, режим диктатуры, логически неизбежно связаны с особенностями социализма, необходимостью диктатуры пролетариата. Мало ли имеется и в истории, и в настоящее время вполне капиталистических обществ с диктаторскими режимами? А фашизм в Германии, Италии? Положим, у них была примесь социализма. А Испания?»

Переписка этих двоих и их встречи продолжались достаточно долго. На одном из писем приписка: «Не отсылать, не обсудив устно с адресатом» и затем: «С адресатом обсуждены вопросы и достигнуто полное разногласие».

Сегодня особенно ясно вырисовывается весь спектр мнений рядовых членов партии из теоретических подразделений на примере персональных дел коммуниста Дмитриева, первое из которых было рассмотрено всего через год после его вступления в ряды КПСС. В сущности, при всем драматизме ситуации для самого Николая Александровича его персональное дело отразило те, тогда еще не решающие противоречия в развитии СССР, которые затем привели к трагедии всей страны, партии и общества.

Шла вторая половина 1956 года. Уже состоялся XX съезд партии, появились первые признаки оттепели в виде слабых ростков свободомыслия в печати. Одним из таких ростков была публикация в «Новом мире» романа М. Дудинцева «Не хлебом единым», осужденного затем Президиумом ЦК КПСС.

В математическом и теоретических секторах по этому роману был организован диспут. В горкоме партии стало известно об этом, более того, сложилось мнение, что наиболее антипартийные высказывания допустил коммунист Дмитриев. Было предложено рассмотреть персональное дело сразу в ГК КПСС, куда вызвали секретаря первичной организации И. А. Адамскую. Вероятно, в горкоме были сомнения относительно правильной реакции на данное персональное дело в первичной организации.

Далее привожу рассказ И. А. Адамской. «На бюро ГК КПСС Николай Александрович держался скромно, как-то даже незаметно его было. Но какой характер, какую твердость он проявил, когда дело дошло до сути! В те времена многие, видя, что стену не прошибешь, избирали такой стиль поведения: признавали ошибки (даже если их и не было), каялись и, таким образом, отделывались небольшими партийными взысканиями. Но все это было не для Николая Александровича. Он был уверен в своей правоте и твердо отстаивал ее. Когда же выведенный из себя его упорством секретарь горкома по идеологии Ф. И. Орлов бросил фразу: „Вы что, не понимаете, что выступаете против линии ЦК?“ — в ответ Николай Александрович заявил, что никакой единой линии в ЦК нет, а там есть оппозиционная группа Молотова и Кагановича (не помню, были ли еще названы фамилии, но эти две были названы точно). В кабинете повисла напряженная тишина (прямо немая сцена по Гоголю!). А потом, почти срываясь на крик, Ф. И. Орлов сказал: „Вы что, в Президиуме ЦК были? Откуда у Вас такие сведения?“ — „Из газет“, — спокойно ответил Николай Александрович.

вернуться

103

Николай Александрович Дмитриев. С. 23–224..