Надо заметить, что в то время содержательного материала в газетах было мало и для получения информации нужно было уметь читать между строк. Николай Александрович в совершенстве владел этим умением.
После высказывания Николая Александровича про газеты атмосфера накалилась настолько, что стало ясно: наказание будем максимальным. Выступая, я просила членов бюро, прежде чем определять меру наказания, все взвесить: на одну чашу весов положить огромные заслуги Николая Александровича перед объектом (значение его работ трудно переоценить), а на другую чашу — допущенную им ошибку. За это выступление я получила суровую отповедь директора объекта Б. Г. Музрукова, который сказал, что, несмотря ни на какие заслуги, за антипартийное поведение наказывать будем по всей строгости. И наказали. Единогласно приняли решение исключить Н. А. Дмитриева из партии.
По вопросам политики мы очень часто оказывались с Николаем Александровичем на прямо противоположных позициях, спорили до хрипоты и часто расходились, оставаясь каждый при своем мнении, но это никак не влияло на наши добрые отношения. Николай Александрович обладал еще одним талантом: с уважением относиться к мнению своего оппонента. Но чего не прощал, так это лжи и лицемерия»[104].
Уже в ходе первого персонального дела проявились черты, характерные для всего «политического» поведения Николая Александровича: прозорливость, умение по мельчайшим штрихам догадываться о крупных и важных событиях, упорство в отстаивании своей точки зрения. Это не могло не вызывать, с одной стороны, сильного раздражения, с другой — глубокого уважения его оппонентов.
Хотя данное персональное дело было предусмотрительно скрыто от общественности, в том числе и партийной, сведения об этом проникли даже в другой ядерный центр, Снежинск, где хорошо знали Н. А. Дмитриева. Вот какое письмо было получено от А. А. Бунатяна в 1957 году:
Дорогой Николай Александрович!
Мы все с огорчением узнали о произошедших у вас событиях. Я не знаю, правы ли Вы в том конкретном вопросе, о котором шла речь (судя по рассказам — нет), но не в этом сейчас дело. Мне хотелось лишь сказать Вам, что если Вы решите снова вступать в партию, то можете рассчитывать на рекомендацию от меня.
А. Бунатян.
Арзамасское бюро обкома КПСС (в то время Арзамас был областным центром и партийная организация города стояла на учете там) решение бюро ГК КПСС не утвердило, ограничившись строгим выговором за политически незрелые выступления.
В 1974 году возникло второе персональное дело коммуниста Н. А Дмитриева. На этот раз его обсуждение проходило не только в горкоме КПСС, но и в трудовом коллективе. Много лет спустя выяснилось, что толчком к обыску рабочего стола Н. А. Дмитриева стал сигнал из ЦК КПСС, направленный в горком партии Арзамаса-16. Сигнал был «ответом» на письмо Н. А. Дмитриева Л. И. Брежневу, написанное в 1973 году и отправленное адресату в июле того же года. В письме излагались взгляды Николая Александровича на некоторые моменты внешней и внутренней политики СССР, в частности, по советско-китайским отношениям и так называемому еврейскому вопросу. Результатом письма в ЦК КПСС и стал сигнал в горком партии Арзамаса-16. В семидесятые годы обыск рабочего помещения со вскрытием ящиков письменных столов никого бы не удивил. Таковы были требования режима. Они распространялись на всех. Проведена была проверка рабочего стола Дмитриева.
АКТ от 24 октября 1973 года
При проверке рабочей комнаты т. Дмитриева Н. А. был открыт средний ящик стола, где обратили внимание на записи «Воспоминания Н. А. Дмитриева об атомной бомбе», написанные карандашом на 6 листах.
В связи с этим было принято решение проверить содержание всех записей, лежащих в столе.
В результате проверки обнаружили много записей политического характера и проекты (черновики) писем Сахарову А Д., в ЦК КПСС.
Правда, Николай Александрович в то время, — да и позже, — ни с кем не обсуждал своих письменных работ и никому их не показывал. У него была привычка записывать мысли, возникшие «попутно» во время работы, на обороте листков с расчетами или где-то рядом. Затем все аккуратно переносилось на отдельные страницы, очень часто переписывалось, и не по одному разу, и как рабочие материалы укладывалось в ящики стола.