Дорога тогда была грунтовая. К нашей беде, пошел холодный осенний дождь. А у села Ореховца находилась всем известная по тому времени лощина с крутым подъемом. Много там наших шоферов, попавших туда к вечеру, при осенних дождях буксовало и оставалось на ночь в ореховской колхозной конторе ожидать утреннего трактора или тягача. Много в этой ореховской колхозной конторе наших хорошеньких экспедиторш, пережидая ночь, зачало своих детей, зачало будущих саровских жителей. Вот и мы влипли на этом ореховском подъеме. Забуксовали. Полуторка перегружена, не тянет. А студебекеры тянут, идут мимо и на мои просьбы помочь вытянуть машину не реагируют, ссылаясь на приближение сумерек и срочность грузов. Понял я, что дело плохо. На ночь машину не оставишь, так как проходящие вездеходы могут растащить по мелочам. Тогда я выхватил стартовый пистолет, и давай палить перед очередным студебекером. Ясное дело, мужики перепугались, выскочили, зацепили, под пистолетом вытащили нашу полуторку наверх. После этого мы тронулись дальше и ночью добрались до места, а мужики за нами ехать сразу следом побоялись, но номер запомнили и позднее ночью сообщили о нападении куда следует.
Словом, утром меня привели к Музрукову на допрос и я все честно ему рассказал. Ругал он меня по-всякому, и даже матерно. Но потом похвалил за находчивость и все с органами уладил. Через пару недель я опять поехал в Арзамас за инвентарем. И опять пошел дождь. Но чтобы больше в неприятную историю не попадать, я позвонил из Арзамаса прямо Борису Глебовичу и рассказал, что спортинвентарь вывезти не могу машиной. Тогда он велел мне везти спортинвентарь на станцию Арзамас-1 и ждать поезда с вагоном. Действительно, ночью за мной из Сарова пришел паровоз с товарным вагоном. Мы погрузили в вагон спортинвентарь, и утром я был уже в городе. А машина только через пару дней добралась…»
А с каким энтузиазмом и бескорыстием отдавали себя делу и работе в то время профессиональные работники спорта! Н. Г. Добровольский, возглавлявший тогда спортивное общество, в 1958 году поставил вопрос о необходимости расширения лыжной базы. Но из-за отсутствия средств в титул года это строительство включить не удалось. Н. Г. Добровольский поделился своей бедой с начальником отдела капитального строительства И. Б. Матиенко. Тот тут же предложил свою помощь — сделать пристройку к лыжной базе под видом капитального ремонта, но с условием, что Николай Герасимович отдаст ему свою, подошедшую в горкоме профсоюза, очередь на автомобиль «Волга М-21». Н. Г. Добровольский согласовал этот вопрос с председателем ГК профсоюза А. А. Нечаевым и ударил с Матиенко по рукам. Матиенко сдержал слово — сделал в 1958 году пристройку к лыжной базе и получил за это право на приобретение автомобиля «Волга М-21». А так как эту автомашину со следующего года сняли с производства и взамен пустили очень дорогую «Волгу М-24», Н. Г. Добровольскому пришлось на следующий год купить вместо «Волги» «Москвич-407», да так и проездить на нем всю жизнь. Кстати, Н. Г. Добровольский и его супруга В. Добровольская были семьей, отдавшей всю свою жизнь развитию спорта в городе.
Характерно, что сам Б. Г. Музруков, приказав строителям переделать деревянные трибуны на каменные, три раза не принимал работу. В конце концов, некоторых мастеров он послал в командировку в Москву для обучения, после чего дело было завершено. Музруков стал и первым председателем спортивного общества «Труд», когда таковое в 1959 году было создано.
Спортивное строительство в основном велось хозспособом, и многое зависело от воли начальника. Интересны воспоминания одного из учеников и сподвижников Музрукова, много сделавшего для развития спортивной базы объекта, ветерана труда Владимира Васильевича Гусакова. В те годы он работал на должности главного инженера трехтысячного коллектива автотранспортного хозяйства и отвечал за тот круг строительных работ, которые проводились хозспособом.
«…Борис Глебович часто ездил сам за рулем на стареньком ЗИМе, и мы боялись, чтобы где в дороге у него движок не сломался. Вот я и присмотрел в Москве „чайку“ и предложил ему заменить ЗИМ. Борис Глебович узнал у меня, сколько стоит эта „чайка“, подумал и сказал: „Нет, лучше мы четырехквартирный дом построим“. Наотрез отказался. Пришлось нам по-другому придумать — мы поставили на его ЗИМ мощный V-образный двигатель от ГАЗ-53 и уж потом были спокойны, когда он на том ЗИМе куда выезжал. А выехать он мог в любой неурочный час. Однажды на одной из площадок мы никак не могли забить сваи под японский стенд. На утренней планерке смотрел Музруков на меня сурово. Он вообще в деловом общении всегда был суров — как мраморная статуя со стеклянными глазами. Только когда был очень доволен, по лицу пробегало подобие улыбки и появлялась полоска зубов. Но тогда было не до улыбок, сроки горели. И сказал он мне свою любимую фразу: „Владимир Васильевич, нерешаемых вопросов не бывает. Езжай и думай“. Поехал я и решил на свой страх и риск увеличить высоту стрелы разгона и вес молота. Рискнули. Нарастили. И к вечеру дело пошло. Колотим всю ночь. Вдруг часов в пять утра ЗИМ подъезжает, за рулем сам Борис Глебович. Вышел. Увидел, что работа пошла, осмотрелся внимательно, все понял, подошел ко мне и спросил, какой сталью я стрелу нарастил. А когда узнал, что „сталью 3“, сказал: „Правильно. Вязкой“. Улыбнулся, сел в ЗИМ и уехал. А потом мне персональный оклад дал. Такой же, как у самого начальника управления был».