По мере роста объема задач, решаемых сотрудниками объекта, и смягчения режима секретности возникли «узкие места» в ситуации с транспортом. Один железнодорожный вагон, выделенный для сообщения между объектом и Москвой, не мог обеспечить все увеличивавшийся поток пассажиров. Это обнаружилось сразу, как только жителям объекта разрешили ездить в отпуска, в санатории, к родным. Да и по производственным вопросам сотрудники КБ-11 стали выезжать за «зону» значительно чаще, чем раньше. Понятие «невыездной» стало скорее исключением, чем правилом. И, естественно, резко возросла мобильность жителей объекта. Имевшаяся авиационная линия не намного улучшала ситуацию. Нередко камнем преткновения становилась погода. Зимой, и особенно осенью, в ожидании ясного неба люди и грузы задерживались на три-четыре дня.
Руководство добивалось увеличения количества железнодорожных пассажирских купированных жестких вагонов. Речь шла о создания условий для более естественного существования ядерного объекта, его большей «включенности» в жизнь Большой земли. Поезда стали отправляться с объекта ежедневно, и поездки в Москву перестали быть неразрешимой проблемой. Позднее были организованы постоянные автобусные маршруты в областной центр, город Горький.
Секретность вырабатывала у людей особое отношение к удостоверяющим их статус документам. Особый порядок доступности существовал не только при въезде и выезде из города, но и во всех отдельных подразделениях научного и производственного направления. Все режимные инструкции тщательно выполнялись. Удостоверение личности или «ксиву», как его называли, берегли пуще глаза. Случались курьезы.
Отношение к документам характеризует случай с работавшим в одной из испытательных экспедиций Михаилом Митряевым. Он похвалился своим товарищам, что жена прислала ему в качестве подарка бутылку армянского коньяка и две бутылки чешского пива (жена работала заведующей буфетом в «генеральской» столовой объекта). То ли из зависти, но, скорее всего без всякого умысла, один из балагуров изрек: «Ты что думаешь, это тебе жена прислала? Это тебе твой заместитель пожаловал в качестве компенсации!» Михаил, по характеру большой ревнивец, сразу помрачнел, бутылки бросил на кровать и ушел…
Утром выяснилось, что Митряев потерял пропуск. Все понимали, что это ЧП! Расспросив, где он был и что делал, устроили прочесывание местности. 20 человек искали часа полтора-два и случайно нашли пропуск в окрестностях. Все облегченно вздохнули.
Потери пропусков случались и по другим причинам. Рабочий день на полигонах часто длился по 14–16 часов, люди уставали и к концу работы заключительные операции выполняли чисто механически, как роботы по отлаженной программе. Был такой случай: бригада к 23 часам заканчивала подготовку очередного изделия. После установки источников тока и подключения их к системе автоматики лючки хвостового отсека корпуса бомбы закрывались, опломбировывались, делались записи в формулярах, изделие зачехлялось и было готово к вывозу для подвески под самолет-носитель. Помещение сдавалось на ночь под охрану. Вдруг слесарь-сборщик зарядов Н. П. Хапугин, смущаясь, говорит, что у него исчез пропуск. «Где он у тебя был?» — «В нагрудном кармане рабочего халата». Стали анализировать, где он наклонялся, когда пропуск мог выскользнуть из кармана без клапана. Осмотрели в зале все, в том числе под изделием, на буксировочной тележке — нигде пропуска нет. Вынуждены были уговорить руководство расчехлить подготовленное к боевой работе изделие, вскрыть один из лючков — опять ничего… К сожалению, внутренняя поверхность корпуса бомбы была выкрашена в красный цвет, пропуск тоже был в красном коленкоровом переплете. Переносная лампа в 36 вольт недостаточно освещала внутреннюю полость хвостового отсека. Начали шарить под изделием обычной линейкой, и (о радость!) пропуск нашелся. На сей раз обошлось[35].