Только угоняя смердов, дружинник мог мечтать о настоящих хоромах — укрепленном центре собственных владений. Хоромы появились задолго до того, как письменные источники начинают рассказывать нам о бурной деятельности князей и дружин. Уже в VIII–IX веках они состояли из деревянных срубов, подобно хороводу окружавших сомкнутыми стенами небольшой двор, обычно на холме. В хоромах гнездился боярин со своими домочадцами и слугами (челядью), всего 20–30 человек. У подножия холма была разбросана сотня-другая жилищ холопов-рабов, закупов — временно несвободных должников, отрабатывающих взятую ссуду-купу, и рядовичей, ставших холопами по договору-ряду с ограничительными условиями. Хоромы знаменовали собой господство над крестьянами, принадлежащими владетельному семейству. Кроме хором и людей боярин владел землей, угодьями, пчелиными бортями, рыбными ловлями, скотом и птицей, запасами зерна и снеди, хозяйственным инвентарем и деньгами — всем тем, что могло понадобиться обычному крестьянину-смерду, особенно в тяжелый год. Лично свободных крестьян и при Владимире Мономахе было подавляющее большинство, однако шансов угодить в кабалу у смердов хватало. Важнейшим способом добыть холопов был военный поход, а отличный повод к нему давали усобицы.
Раб был вещью, имуществом господина, и убить его хозяин мог так же просто, как разбить горшок. Если раб поднимал руку на свободного — его убивали. Убить чужого раба без повода значило нанести вред имуществу: за это по «Русской правде» следовало заплатить цену холопа владельцу и штраф князю, как за всякую порчу чужой собственности, далеко не дешевой. Холоп не мог свидетельствовать в суде, а дети и все изделия раба принадлежали хозяину. Женившийся на рабе без ряда с ее господином становился не рядовичем, а полным — обельным — холопом. Смерду, взявшему в тяжелый год ссуду, приходилось отрабатывать ее почти как холопу. Хозяин мог побить закупа за провинность (за битье без вины полагался штраф), но не мог продать. Закуп отвечал за порчу имущества господина, а не выплатив купу, совершив преступление или попытавшись бежать, превращался в раба.
Особая подлость системы угнетения состояла в том, что порабощение проводили сами рабы. Приказчиками, ведавшими хозяйством и домом любого господина, — тиунами и ключниками — могли быть только холопы или рядовичи. Они ненавидели свободных смердов и стремились обратить их в рабство. Смерды, жившие на земле, так или иначе присвоенной или пожалованной боярину князем, постоянно чувствовали эту опасность. Развитием этих отношений стало появление в селах принадлежавших боярам укрепленных дворов, тип которых местами сохранился до сих пор: дом, хлев и сараи стоят глухими стенами наружу, а свободное пространство между ними перекрыто высоким забором с воротами, в которых имеется калитка. Здесь, как в тюрьме, жили холоп-приказчик, рабы и закупы, вынужденные оберегать хозяйское добро от свободных и окруженные ненавистью соседей. Но у боярских хором и дворов было свое пугало — княжеские замки.
Вся Западная и Центральная Европа была тогда покрыта различными по архитектуре, но одинаковыми по замыслу следами Средневековья: замками, тяжелыми и зримыми символами господства вооруженного меньшинства над покоренным населением и постоянной войны владетелей микроскопических государств между собою. На Руси таких символов Средневековья почти не осталось, но это не значит, что их не было. Экспедицией академика Б. А. Рыбакова были тщательно изучены остатки замка в Любече, построенного Владимиром Мономахом в бытность его князем Черниговским. Рассмотрев устройство и жизнь этой крепости, мы можем быть уверены, что познакомились с основными чертами всех русских княжеских замков и отношений, завязанных вокруг них.
Замковая гора в древнем городе Любече у Днепра отрезана от домов горожан глубоким рвом. Укрепленная площадка на вершине крутого холма невелика — всего 35×100 метров. Князю на ум не приходило строить защиту для кого-либо, кроме себя, своей дружины и имущества. Дубовые срубы с жилыми клетями внутри образовывали с внешней стороны высокую стену. Стена с проходящей по ее верху крытой стрелковой галереей охватывала замок отдельно от города. Подъемный мост через ров вел в мостовую башню. Пробившийся через нее супостат попадал в узкий проезд между двумя стенами, поднимавшийся к главным воротам с двумя башнями.
Неприятель, избежавший убиения со стен на этом пути, упирался в расположенный под башнями длинный туннель с тремя заслонами. Проломав оные, обваренный кипятком и оглушенный каменьем незваный гость оказывался во дворике внешней стражи, огороженном тыном (стенкой из врытых в землю заостренных сверху кольев). Во дворике располагались каморки с очагами для обогрева часовых, погреб и ход на стены. Увы, отдохнуть здесь штурмующему не пришлось бы. Главная четырехъярусная башня-вежа, подобная западному донжону, высилась над всеми замковыми постройками, не связанная со стенами, но позволяющая простреливать все крепостное пространство. Только через вежу с ее мощными вратами можно было пробиться к хозяйственным клетям со всевозможной «готовизной» — мясом, рыбой, вином, пивом и медом, к овощехранилищам и сеновалам, к глубоким подвалам с запасами зерна и воды. Благодаря этим запасам 200–250 человек жителей замка могли просидеть в осаде более года. Без ведома хранителя вежи нельзя было попасть ни к парадному двору с шатром для почетной стражи, за которым высился княжеский дворец с тремя высокими теремами, ни к небольшой церкви под свинцовой кровлей.