Древнерусское летописание, включенные в него акты (например, договоры руси с греками), отдельные договоры и законодательные памятники («Русская правда», Псковская судная грамота и др.), даже житийная литература (начиная с Киево-Печерского патерика) действительно сохранились в более поздних манускриптах, написанных начиная с XIV века, то есть уже не в Древней Руси. Лишь немногие литературные памятники, как Изборник Святослава 1073 года, дошли до нас в оригинальных рукописях. Такова общая судьба рукописной книжности, сохранявшейся благодаря постоянной переписке. Практически вся античная литература, в том числе историческая, дошла до нас в средневековых списках, бытовавших в Западной Европе, Византии и на Руси. Раннесредневековые литературные памятники и хроники Западной и Северной Европы также, как правило, сохранились вовсе не в автографах, в том числе знаменитый «Круг Земной» Снорри Стурлусона. Ни у кого, однако, не возникает желание отказаться от использования «Истории» Геродота, сочинений Тацита, «Вертинских анналов» или «Деяний саксов» на основании того, что они сохранились в поздних рукописях или в составе других средневековых хроник. Дело в том, что специальная научная дисциплина «текстология» позволяет по общим для всей рукописной книжности правилам точно выяснять соотношение списков и редакций текста, реконструировать его историю (то есть последовательность изменений) и в итоге получать научно обоснованное представление о первоначальном тексте. Сделана эта трудоемкая, но необходимая работа и для древнерусского летописания. В некоторых вопросах летописеведы расходятся, и моя задача — сообщить читателю о существовании этих проблем. Но в целом обстоятельства создания древнерусских исторических памятников и их соотношение с последующей рукописной традицией сегодня ясны.
Именно эта ясность не позволяет ни историку, ни любителю истории протянуть руку и, взяв с полки, например, Софийскую I летопись XV века, прочесть красочное описание Ледового побоища и указать на «противоречие» этого описания «Рифмованной хронике Ливонии» конца XIII века (сохранилась в списках XIV и XV веков), где масштабы битвы скромнее и сюжета потопления рыцарей подо льдом нет. Следует прочесть предисловие к изданию летописи, где указано, что она восходит к Новгородской I летописи, переписанной в 1260-х и 1330-х годах, где описание битвы 1242 года было сделано близко к событию, по крайней мере при жизни Александра Невского. Оно не приукрашено, как было сделано в поздней летописи, и вовсе не противоречит взгляду на события со стороны честно побиенных и плененных, но отнюдь не потопленных крестоносцев. Умножения числа участников битвы составитель Софийской летописи добился, приписав всех пленных немцев к знати (в действительности на одного рыцаря приходилось более 25 солдат-кнехтов), а сюжет гибели крестоносцев под расколовшимся льдом заимствовал из описания предшествующей битвы с ними русских на реке Омовже. Эти небольшие, буквально в несколько слов, добавления к первоначальному тексту, сделанные летописцем, который сам события помнить не мог, прибавили картине битвы драматизма. Соблазн использовать их даже для профессиональных историков был велик. Общественное представление о картине Ледового побоища было сформировано по позднему тексту.