Поэт-баснописец, издатель журнала «Благонамеренный», Александр Ефимович Измайлов был заботливым отцом и нежным мужем, который писал своей жене трогательные стихи. И вместе с тем он вне дома поклонялся «незабвенной». Его рыцарская любовь выражалась в бесчисленных стихотворных посвящениях С. Д. Пономаревой.
«Один из многочисленных курьезов того времени» сообщает в письме к А. М. Колосовой П. А. Катенин: «Известный цензор А. И. Красовский вычеркнул в одной пьесе фразу: "Рыцарю не достаточно быть храбрым, ему надо быть и любезным". "Знаете ли вы, — спрашивает Катенин, — в чем заключается зловредность этой фразы? Вот в чем: слово рыцарь (chevalier) применимо к каждому дворянину, который ездит верхом, и потому кавалерийские офицеры, прочтя эти слова, пожалуй, примут их себе за правило и предадутся любви, а любовь есть страсть гибельная"»{6}.
Рыцарское отношение к дамам не прочь был продемонстрировать перед своими подданными Николай I. На суд императора была представлена переписка одного молодого человека «из высшего общества», имевшего «любовную связь с одной замужней дамой, принадлежавшей также к высшему обществу». В письмах молодой любовник выражал недовольство правительством и был полон решимости убить царя. «Государь отвечал графу Бенкендорфу: "Возврати этому молодцу его письма и скажи ему, что я их читал, да вразуми его, моим именем, что когда имеешь любовную связь с порядочной женщиной, то надо тщательно оберегать ее честь и не давать валяться ее и своим письмам"»{7}.
«В те времена волокитство не было удальством, модой и ухарством, как теперь, — вспоминает В. А. Соллогуб, — оно еще было наслаждением, которое скрывали, насколько это было возможно. Красоте служили, может быть, еще с большим жаром, и златокудрая богиня царствовала, но на все эти грехи точно натягивался вуаль из легкой дымки, так что видеть можно было, но различить было трудно. Компрометировать женщину считалось стыдом, рассказывать о своих похождениях с светскими дамами в клубах и в ресторанах, как это делается в Париже теперь, да и греха таить нечего, и у нас тоже случается, почиталось позором»{8}.
И далее В. А. Соллогуб рассказывает примечательную историю: «Раз мне случилось быть секундантом при случае, закончившемся и плачевно, и смешно; дело было тотчас после выхода моего из университета. Клубная жизнь вовсе не была тогда распространена, и мы, светские юноши, большею частью собирались, чтобы покалякать и посмеяться на квартире одного из нас…, а так как почти все мы жили с родителями, то для большей свободы мы сходились в квартире у X… Итак, мы собрались однажды у этого X.; нас было человек шесть, все один другого моложе и впечатлительнее; заговорили о женщинах, как вдруг хозяин развалился на турецком диване, как-то особенно молодцевато стал раскуривать свою трубку и принялся нам рассказывать о своих любовных похождениях с княгиней Z., одной из самых красивых и модных женщин в Петербурге. Сначала мы слушали его с недоумением, потом один из моих товарищей вскочил и вне себя закричал:
— Это неслыханная подлость так отзываться о светской женщине!
— Послушай, однако… — выпрямляясь, перебил его хозяин.
— Да, да, — ближе еще подступая к нему, кричал Д. (мой товарищ), — и человек, так говорящий о женщине, не только наглец, но негодяй.
X. зарычал, вскочил со своего места, швырнул в сторону трубку и с приподнятыми кулаками кинулся на Д.; мы бросились их разнимать и развели по разным комнатам.
— Стреляться сейчас, сию минуту, через платок, — с пеной у рта кричал X.
— Вы будете стреляться, разумеется, — заговорил я в свою очередь, — но не сейчас и не через платок, обида не настолько для этого важна.
…Так и вышло; они дрались, и X. был довольно опасно ранен в левую ляжку. Дня через три я пришел все-таки к X. навестить его; он лежал весь бледный с туго забинтованной ногой; увидав меня, он несколько сконфузился и протянул мне руку.