Возникнув в веке девятнадцатом, пережив все французские войны, революции и четыре республики, в веке двадцатом Иностранный легион стал такой же частью французской повседневной жизни, как башня Эйфеля, бюст Марианны или гусиная печенка «фуа гра». Но самое любопытное, что сами французы о своем легионе толком ничего и не знают. Стоит спросить любого парижского студента о легионерах, он, не задумываясь, ответит, что это — «головорезы и бывшие уголовники». Но скажет это с немалой долей восхищения. Другие считают, что легион вовсе не французская армия, а что-то отдельно стоящее, где служат только иностранцы. А вот четвертый может оказаться бывшим легионером и скажет: «Иностранный легион? Это — моя семья!»
В современной Франции отношение к легиону напряженное. Для левых и либералов — это «сборище расистов», для правых — это иностранцы, которые должны быть счастливы, что их взяли на довольствие и предоставили возможность погибнуть, защищая интересы «цивилизованного общества». Большинство французов и вовсе не проявляют интереса к судьбам этих людей, для них жизнь военных — «милитаризм». И все же французы благодарны этим иностранцам, готовым, непонятно почему, умирать за их привычную жизнь вместо их собственных сыновей. Легион не нужен французам, но легионеры нужны Франции.
За всю свою почти двухсотлетнюю историю только в последние годы легион стал рассказывать о себе сам — до этого он оставался «великим неизвестным» и обрастал многочисленными легендами. До 196 2 года легион в мирное время никогда не ступал на землю метрополии, а его базы располагались только в Африке и Индокитае.
И что же? Открытость для прессы и репортажи гражданских и военных журналистов, не «прикормленных» пресс-службой Министерства по делам войны, ничуть не поколебали миф о легионе: желающих вступить в него с годами меньше не становится, включая молодых французов.
В Иностранном легионе не принято спрашивать о причинах, побудивших к вступлению в это элитное подразделение. Сколько людей — столько же и причин. У каждого человека, как и у его народа, есть свои незаживающие раны прошлого. В легион чаще всего вступали, чтобы похоронить тяжелые воспоминания и найти свое будущее. И легион давал «второй шанс», пусть и не на самых выгодных условиях: никто не скрывал, что легионеры нужны лишь для того, чтобы умирать за чужую страну. Если тебя не убили на поле сражения, то твоя дальнейшая судьба во Франции больше никого не волновала. Уцелев, ты мог рассчитывать только на мизерную пенсию, которую лучше просто пропить за пару дней, или мечтать о том, чтобы жениться на вдове и продавать в ее лавочке сигареты или газеты. Судьбой старых солдат озаботились лишь в 1930-е годы благодаря хлопотам командующего Иностранным легионом генерала Ролле, которого легионеры боготворят до сих пор.
Кто же такие солдаты Французского Иностранного легиона? Наемники или защитники ценностей Французской Республики? Или эмигранты, которые рискуют собственной жизнью ради возможности жить во Франции?
Легион менялся вместе с французским обществом: если говорить о легионе в наши дни и о легионе времен его создания, это примерно то же, если сравнивать петровский Преображенский полк с современным полком ВДВ.
Назвать легионера «наемником» — значит не просто оскорбить его, но и сказать глупость. Легионеры — не наемники, а добровольцы. Ударная сила всей французской армии. После пяти лет службы большинство солдат, кроме тех, конечно, что и так уже «европейцы», получают французское гражданство. Да и несколько традиций и правил, которые свято соблюдаются в легионе, говорят о том, что это — добровольцы, а значит, их проще убить, чем сломить их дух.
История легиона — это не только история страны, но и история нравов и моральных ценностей французов и тех иностранцев, кому, благодаря службе в чужой стране, позволено стать людьми «почти» первого сорта. При всей кичливости республиканскими ценностями Франция до сих пор мало приспособлена для проживания эмигрантов в отличие от США. В стране де-факто живут настоящие французы и… все прочие, пусть и с французскими паспортами.
Как Москву меняют толпы приезжих, так и Францию постепенно изменяют те, кто раньше жил в колониях под сенью самого демократичного из триколоров, а теперь перебрался в метрополию исчезнувшей империи.