Безусловно, ноги Посейдона выдали олимпийца, несмотря на то, что он изменил до неузнаваемости свою внешность. Бог покинул свою морскую резиденцию и появился на бранном поле. Он, уподобившись и видом, и голосом прорицателю Калхасу, обратился прежде всего к обоим Аяксам — сыну Теламона и сыну Оилея. Дотронувшись до тел героев своим посохом, он сделал их суставы гибкими, а руки и ноги — проворными. А затем неожиданно, словно преследующий добычу ястреб, стремительно удалился. Настолько стремительно, что даже те, из-за которых он изменил свою внешность, поняли, что перед ними был не человек. «Верно, Аякс, кто-нибудь из богов, на Олимпе живущих, образ провидца приняв, нам сражаться велел пред судами, ибо то не был Калхас, прорицающий птицегадатель, сзади его я узнал, когда он уходил: по движенью голеней легких и ног без труда узнаваемы боги (podon ode khemaon)» (Илиада, XIII, 68—71). По следам, ichnia, отпечатавшимся на пыльной земле, Аякс не преминул заметить, что боги всегда позволяют себя узнать, оставляя следы, которые можно легко разгадать. Бог идет, ступая ногами по земле. Именно это обстоятельство и разоблачает богов. Ноги богов оставляют следы, похожие не только на следы человека, например на следы охотника, по которым его может разыскать лев, но и на следы зверей, преследуемых собаками с острым нюхом. Ichnion — вот самый обезличенный признак невидимого присутствия, незаметного проявления живого существа, причем любого существа из тех, кто «дышит и ходит по земле». А ходить по земле — это вовсе не второстепенное занятие в жизни людей. Совсем наоборот — это признак, отличающий людей от богов: одни небожители, другие ходят по земле. Так говорит сам Аполлон, обращаясь к своему врагу Диомеду: «Прочь отступи, Диомед, опомнись! Равняться с богами в мыслях своих не дерзай оттого, что не равны судьбою племя бессмертных богов и людей, попирающих землю» (Илиада, V, 440—442). Ходить и даже ползать (herpein) — вот способ пересечения пространства, присущий исключительно смертным. Ведь боги «владеют» местом, где они обитают. Боги — это те, кому принадлежит Олимп, hoi Olumpon echousi, а потребители хлеба — это те, кто меряет шагами землю, которая им не принадлежит и которая даже, если верить Кипрейским песням, страдает от них. Следовательно, Посейдон выдал себя знаком, как нельзя более свойственным смертным: следами от ног.
Размашистая и необыкновенно тяжелая рука Аполлона соотносится с внезапно ставшими безжизненными руками Патрокла, которого поразил бог. Ногам Посейдона, оставляющим божественные следы, соответствуют ноги обоих Аяксов, которые повелитель морей наполнил отвагой и яростью. Возникает вопрос: уж не забавляется ли поэт, все время проводя параллели между телами людей и телами олимпийцев? Ведь при подобном подходе исключительные свойства божественного тела (сила, следы, оставляемые им) лишний раз напоминают о фундаментальной гомологии: о тождественном анатомическом строении. И разве случайно ослепительно красивую Афродиту узнала Елена — самая красивая из женщин, удивительно похожая на богиню любви? Готовясь к разговору с Еленой, Афродита приняла облик старухи, прявшей для красавицы, когда та жила еще в Лакедемоне, чудесные изделия из шерсти, которыми та очень дорожила. Но Елена узнала лебединую шею богини, ее сладострастную грудь, ее сияющие глаза и, не справившись с волнением, обратилась к Афродите, назвав богиню по имени.
Какой бы ни была причина, пробудившая желание поэта подчеркнуть общие черты, присущие богу и противостоящему ему простому смертному, мы нисколько не сомневаемся, что удостоверение превосходства божественных черт дает Гомеру возможность вновь подчеркнуть, что люди и боги вполне сопоставимы между собой. Давайте подробнее поговорим о красоте, об этом преимущественно божественном символе, который чаще всего маскирует природу, олимпийскую или смертную, существа, похожего на человека. Рассмотрим, как поступают две богини — Гера и Калипсо, — когда у них возникает необходимость прибегнуть к чисто женской хитрости: соблазнению.