Целыми днями звучали молитвы и приносились жертвы. Вот уже три века, писал Павсаний, последние из мессенцев жили в изгнании, далеко от Пелопоннеса. Боги, похоже, тоже вернулись из изгнания. Тогда как в Колофоне боги лишь утратили первоначальные алтари и их перенесли в новый город, в Мессении; напротив, граждане исчезли, те, кто питал городских богов и сжигал жертвы с перерезанным горлом в честь героев края, покинули его. В Колофоне, равно как и в Мессении, мы находимся на греческой земле, где начиная со второй половины VIII века местным героям, незначительным «местным божествам», отправляли культ чаще всего вокруг могилы, для нас — просто мессенской, а для современников это был отчетливый след человека былых времен, свидетеля героической эпохи, воспеваемой аэдами в одной эпопее за другой. Отсюда и значимость в Мессении, в Колофоне и по всей Древней Греции ее героев, «которые владели городом и территорией». Местные герои, местные божества, без комплексов носящие имя этой местности, герои-топонимы соседствуют с другими, не всегда имевшими генеалогию, в лучшем случае, восходящую к Гераклу. И если возвратившиеся мессенцы так подолгу взывали к ним в час захода солнца, то это потому, что герои, что «жили с ними» когда-то (тот же глагол обозначает и «пожениться, жить вместе»), составляли корни общества на принадлежащей ему земле. Когда Эпаминонд велел спросить у богов мессенцев, хотят ли они жить в новой Мессене, его вопрос отнюдь не был риторическим: боги автономны, они могли бы отвергнуть выбранное место, но это уже боги данного «края», которые испокон веков владеют территорией или, по крайней мере, так давно, как люди помнят себя.
Все происходит по-другому, если вместо того чтобы восстановить старый город, который пришел в упадок или выродился, основатель принимается планировать новый город. Тем более когда город создается на иностранной земле, на побережье юга Италии или в Сицилии, там, где начиная с VIII века греки начали строить города по примеру феаков и Навсифоя. Процедура представляется совершенно иной: основателя колонии не беспокоит мнение богов, которых он привез с собой, хотят ли они жить в долине или на горе, где он собирается расположить алтари и святилища. Тем более он не станет, высадившись, обращаться к «местным богам». Дельфийский оракул предоставил основателю города все полномочия: одобряя его планы, Аполлон выступает от имени всех богов, и прежде всего от имени богов метрополии, откуда тот родом. Что касается далеких стран, к которым направляются греческие корабли, то в основном это земли безлюдные, пустующие от сотворения мира. О каких же «местных богах» ему беспокоиться: святилища, которые он создаст, алтари, которые он построит, храмы, которые он возведет, предназначены для богов города, божественным силам, становящимся с этого момента богами, «владеющими городом и краем».
От алтаря к городу
Алтарь, святилище, храм — вот основные формы, которые четко выделяются в перспективе закладки города, заново осваиваемого пространства. Прежде всего алтарь. Это избранное место для божества — в каждое свое появление его там ждет аромат жертвоприношений. Для любой божественной силы алтарь — это приспособление для подношений вина, жира, место для пиров, в которых все присутствующие участвуют на равных. «Там никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств, ни возлияний, ни дыма: сия бо нам честь подобает» (Илиада, IV, 48—49). «Жертвенник мой не скудел в приношеньях обильных туков, вин, благовоний: сия бо нам честь подобает» (Илиада, XXIV, 69—70). Он возвышается в сооружении, предназначенном для богов, в пространстве, «выделенном» по их желанию, то, что греки называют temenos (от глагола выделять, temnein). «Возле истоков, где роща твоя и алтарь благовонный» (Илиада, XXIII, 148). «Был там алтарь ей в Пафосском лесу благовонном воздвигнут» (Одиссея, VIII, 363). Самыми древними из воздвигнутых алтарей считаются алтари Самоса в святилище Геры, современники алтарей, описанных в Илиаде и Одиссее. С VIII века до н. э. греческий алтарь определяется целым рядом отличительных черт.