В свою вселенную дед писателя включил и расположенную в трех верстах от Ясной Поляны небольшую деревушку с пятью крестьянскими домами, красивым садом, прудом, наполненным рыбой, тенистым лесом, с вьющейся по долине речкой Воронкой и ключом с вкусной водой. В общем, место оказалось райским, «прелестным уголком», и князь выстроил здесь для себя «летний» домик, с большими окнами и большой дверью, и обставил его незатейливой мебелью — деревян
ный диванчик и огромный стол в два квадратных аршина. Этот «райский уголок» дед назвал Грумантом в память своего воеводства в Архангельске, вблизи которого находился Шпицберген с группой островов, в том числе и Грумантом. Для крестьянского уха название оказалось необычным, в нем чудилось что-то «угрюмое».
А для юного Толстого это место стало воплощенным раем, «великим наслаждением», несказанным счастьем. Здесь он «ловил рыбу», «бегал на гору и под гору», ездил на желтом дедушкином кабриолете, запряженном роскошными гнедыми, ел сочный творог, пил сливки из крынки, которые были густыми, как сметана. «И все, казалось, радовались этому: и собаки, и куры, и петухи, и лошади, и телята, и рыбы в пруду, и птицы в лесу». Гру- мант так и остался навсегда для Толстого «любовью к любви».
У деда писателя была замечательная библиотека. Он прекрасно знал французскую литературу, интересовался музыкой, театром, историей, естественными науками, был активным вольтерьянцем, возможно, масоном — не пожелал выстроить церковь в своей усадебной вселенной.
В Ясной Поляне долго ощущался дух князя. Его высокомерием, чувством превосходства были заражены и дворня, и деревня, гордившиеся тем, что они подданные «строгого, но милостивого» князя Волконского, который не допускал их до нищенства.
Толстой провел классическое писательское расследование по изучению образа жизни своего предка. Его интересовали все подробности и мелочи дедовского бытия. На время Толстой сам стал соучастником грандиозного строительного яснополянского процесса, предпринятого дедом с таким размахом. Он благополучно перенесся в самое начало века, вошел в нутро души деда и на миг стал им. Только так можно было осмыслить жизнь Волконского. Знания и вымысел завязались в один узел.
Ампирное пространство Ясной Поляны, талантливо организованное «умным и даровитым» дедом писателя, напоминало его внуку о том, как влияет антураж быта
на судьбу, благополучие последующих поколений. Вблизи покосившегося забора вряд ли возможна умиротворенная, достойная и счастливая жизнь. Этому искусству наслаждения жизнью научил Н. С. Волконский своего внука, который не позволял строить глухих заборов вокруг усадьбы, а занимался реставрацией построек, напоминавших ему о матери, и в память о своих предках сажал деревья.
Глава 2 Мария + Николай
Н. С. Волконский успел «набросать» в Ясной Поляне свой эскиз мироздания, в котором главное место заняла эффектная ампирная каменная постройка, где разместилась суконная фабрика. В любой усадьбе соседствуют красота и польза. В имении князя все было свое: ткани, вышивки, кружева, ковры. Разумеется, и портные, и башмачники, и маляры, и столяры, и кузнецы были тоже свои. В импозантной постройке с мезонином сенные девушки ткали, пряли, шили, вышивали. В людских помещениях даровитые крепостные живописцы создавали портреты предков Толстого, которые по сию пору украшают дом писателя. Здесь же трудились мебельщики, резчики, ставшие анонимными творцами яснополянских интерьеров и одарившие своей магической красотой всех, кто с ней соприкоснулся. Яснополянские крестьяне от природы были наделены особым чувством красоты. В усадьбе успешно работали каретники, кондитеры и другой полезный люд, умело совмещавший в себе несколько ролей — утром музыканта, а вечером повара. Забота о дворовых людях, о крестьянах оказалась настолько приоритетной для деда писателя, что он забыл о себе и о своей дочери, так и не успев достроить главный дом.
Со смертью Н. С. Волконского завершился, пожалуй, первый этап реконструкции Ясной Поляны. Началась иная, не менее фееричная по своему содержанию жизнь в усадьбе без своего прежнего хозяина. Бразды правления имением оказались в руках его дочери, кото
рая была талантливой и в этом качестве. Сказалась, прежде всего, выучка отца, проявившаяся, в частности, в любви к порядку. Ведь небрежение, игнорирование порядка стали характерной чертой русской жизни, но, к счастью, не приемлемой для обитателей яснополянского дома. Князь научил свою любимую дочь очень многому, прежде всего любви ко всему живому. В Ясной Поляне было принято холить, беречь природу. Сохранилась «Опись саду» матери писателя — образец правильного хозяйствования в своем имении. В этой описи она самым добросовестным образом отметила каждую яблоню, произраставшую в 16 клиньях усадебного сада, перечислила все сорта. Так когда-то ее учил отец. В этом также сказалась и его боязнь того, что Мария будет похожа на «глупых барынь».
Любовь к земле, к деревьям, садам и паркам являлась характерной чертой русских помещиков. Даже у самых ленивых из них во время сезонных работ появлялась страсть к садам и огородам. Для матери писателя самые простые травы и полевые цветы служили «приятнейшим дневником». Она испытывала наслаждение, соприкасаясь с растительным миром, фиксируя в своей тетради «Сто первых растений. Ясная Поляна в июле»: маки, турецкие гвоздики, левкои, ноготки, дельфиниумы, произраставшие на клумбах и рабатках. Для нее, тонко понимавшей эмблематику усадебного мира, было важно наслаждаться не только ароматом, но и «прочитанным» смыслом каждого цветка.
Мария Николаевна Волконская была очень «чутка к художеству», имела в зародыше то, что гениальным образом проявилось в ее сыне. Она сочиняла оды, элегии, аллегории, буколики, писала дружеские послания, повести и волшебные сказки, вела дневник путешествий. К тому же отличалась высокой музыкальной культурой, «хорошо играла на фортепиано». В общем, самым талантливым образом совмещала в себе интеллектуальную и практическую деятельность, преодолевая тоску одиночества.
Тогда ей было 32 года, она была «нехороша собой», но имелись и несомненные преимущества: немалое приданое в виде двух домов в Москве на Воздвиженке,
нескольких деревень и крупная сумма денег. Горе, вызванное потерей жениха, Николая Голицына, со временем утихло. Мария пыталась подменить любовь «страстной» дружбой со своей компаньонкой Луизой Гениссьен, она даже подарила ее сестре в качестве приданого 75 тысяч рублей. Однако это не смогло стать для нее подлинной сатисфакцией. Свой поединок с судьбой она предпочла выиграть с помощью еще одного Николая — своего троюродного дяди. Имя «Николай» оказалось для нее роковым. Появившийся на горизонте «живой подвижный сангвиник» Николай Ильич Толстой был на четыре года моложе своей невесты.
Он родился в 1795 году, был одногодком пушкинского Онегина и, как многие герои поры поэта, был человеком 1812 года, без детства. Их объединяли стиль жизни, эстетика байронических разочарований, фаталистический привкус смерти, хотя Николай Толстой вопреки «грусти в глазах» был улыбчивым и радостным человеком, аристократом и «по рождению, и по привычкам, и по положению». Живость сангвиника органично сочеталась в нем с грустью — непременным атрибутом байронического поведения, продиктованным модой тогдашней молодежи на сплин и печаль. М. Н. Волконская, в стихах адресованных будущему мужу, писала: «Но о тебе, дружочек, слышно, что ты не любишь модный свет…»
Николай Ильич был ярким представителем коренного русского барства, домашнего, поэтичного. Он был прекрасно образован и, несмотря на беспорядочность домашнего обучения, безупречно владел французским и немецким языками, недурно пел и рисовал, грациозно танцевал мазурку и вальсировал, любил читать, переписывал понравившиеся стихи (в том числе Пушкина) в свой поэтический альбом.
Его запомнили всегда учтивым, ласковым, безоблачно веселым, беззлобно насмешливым, остроумным, напоминавшим чем-то отдаленно Пушкина, только без южной, пламенной страстности; своими аристократическими манерами, выхоленными белыми руками и особенно своими «всегда грустными глазами»… Он во