В «безумные годы» и недели не проходило без какого-нибудь костюмированного празднества или бала, а значит, без танцев. Ассоциации русских, скандинавских, американских художников устраивали по нескольку мероприятий в году, главным образом в «Бюлье», «Мэджик-сити» или зале Хейгенса. Некоторые из них становились настоящим событием, например: бал «Дружеской помощи художникам», так называемый бал А. А. А.[29]; бал «Орды», проходивший под духовой оркестр «свободных художников» в подражание оркестру Академии изящных искусств; бал «голубых», собиравший в «Мэджик-сити» интернационал гомосексуалистов; бал «Баналь», организованный Союзом русских художников… Фудзита, Кислинг, Паскен были душой этих празднеств; на одном из них Фудзита — «Фу-Фу» для гостей Довиля и Канн — появился в виде кули, совершенно голый, с повязкой на бедрах и с клеткой из ивовых прутьев на спине, в которой томилась «Прекрасная Фернанда» в костюме Евы. Табличка на клетке гласила: «Продается женщина».
В другой раз всех удивила неуемная Кики: изображая Сесиль Сорель, чей путь от «Комеди Франсез» до «Казино Пари» стал событием национального значения, она спустилась по большой лестнице «Бюлье», оставляя на каждой ступеньке какую-либо деталь своего костюма. В итоге ее украшала только диадема из страусиных перьев. Воплощение необычного — Паскен. Каждый вечер он являлся с Монмартра во всем черном в сопровождении целой свиты натурщиц, негров, цыган, бездельников всех мастей и в их обществе пытался развеять свою грусть, бродя из кабачка в кабачок до самого рассвета, оживляясь лишь в том случае, если в «Жокее» начиналась потасовка. Утром он исчезал, оставляя за собой шлейф королевских чаевых, что мог себе позволить благодаря контракту с Бернхеймами.
«Паскен был очень хорошим художником, — написал Хемингуэй, — и он непрестанно был пьян, пьян умышленно и при ясном рассудке… В своей шляпе на затылке он больше напоминал какого-нибудь героя Бродвея конца века, чем милого художника, каким являлся в действительности»[30].
В монпарнасских балах участвовали самые разные художники. Там мы встретили бы Громера в костюме испанского иезуита и женских кружевных ажурных панталонах с розовыми ленточками, выглядывающих из-под сутаны; Бранкузи, мастера перевоплощений, переодетого в уличную певичку или же восточного сатрапа. Старый персидский ковер на спине и браслеты с бубенчиками создавали замечательный образ.
Последний праздник
После лишений, ужасов и потерь военного времени Монпарнас превратился в машину для развлечений и стал праздничной столицей внутри Парижа. Никто не хотел замечать надвигавшуюся опасность. И вот в один прекрасный день все кончилось. Последний праздник «безумных лет» за несколько месяцев до краха Уолл-стрит, весной 1929 года, устроила Мадлен Анспач, взбалмошная жена одного бельгийского художника и официальная любовница Дерена. На этот бал, посвященный «Юбю», явился весь Монпарнас. Юки Фудзита, новоиспеченная наследница Фернанды Баррей, нарядилась «мамашей Юбю» — г. платье со шлейфом, Фудзита изображал уличную проститутку, Мадлен Анспач и ее муж — «папашу и мамашу Юбю», Андре Варно — капитана Бордюра. Более сумасшедшего веселья еще не бывало; словно некое предчувствие посетило души приглашенных, возвещая, что этот праздник последний: сильнее обычного гремел «черный» джаз, стойка ломилась от угощений, а официанты выдавали целые бутылки вместо бокалов с шампанским.
Вакханалия продолжалась до самого утра; последнее, что запечатлелось в мозгу задержавшихся гостей, — полуобнаженная женщина, извивавшаяся перед негритянским оркестром, изображая оргазм и явно желая свести с ума музыкантов. В конце концов, ее чуть не изнасиловали прямо на площадке, и эту дико кричавшую женщину пришлось вывести из зала.
Через шесть недель пришло потрясающее известие: самоубийство Мадлен Анспач в одной марсельской гостинице. Приступ хандры или отсутствие наркотика? Вскоре многие последуют ее примеру.