Другую версию сообщает нам аббат Соломон, который вспоминает, что, когда его вели на суд трибунала, он спускался по узкой и темной лестнице и шел по длинному подземному переходу, соединявшему тюрьму со зданием самого дворца. Повторим, что разобраться в этом невозможно, и я не думаю, чтобы можно было отыскать в записках той эпохи хотя бы одно слово, достаточно точное, чтобы дать любопытным указание на топографию Революционного трибунала и относящихся к нему учреждений[370].
Этих последних, впрочем, было очень немного. В четырех комнатах и нескольких кабинетах, окна которых выходили на мужской двор Консьержери, а двери — в зал Потерянных шагов, помещались все бюро этого скорого и неправого судилища. Узкая галерея, окружающая еще и теперь зал, где заседал трибунал, соединяла эти бюро с маленькой квартирой, расположенной в башне Цезаря и Серебряной башне. Там жил Фукье-Тенвиль, оттуда он выходил каждое утро, с неизменной точностью, одетый в свой костюм общественного обвинителя, то есть черный фрак с медалью на трехцветной ленте и шляпу с поднятыми боками во вкусе Генриха IV с султаном из черных перьев над широкой трехцветной кокардой. Вечером он выходил из зала заседания, до такой степени утомленный своей страшной обязанностью, что у него хватало сил лишь добраться до кровати, которую он приказал поставить в своем кабинете, в первом этаже одной из двух башен.
Постараемся дать правдивый портрет этого человека, бывшего в течение двух лет жильцом Дворца правосудия, — этой мрачной и отталкивающей личности, которую всегда рисовали слишком сгущенными красками, излишне драматизируя ее, так как никто не подумал, что в простом и интимном освещении она предстанет еще более ужасной.
Опишем сначала его наружность. Это был высокий плотный человек с круглой головой, очень черными волосами и полным рябым лицом. Когда он смотрел пристально, под его взглядом опускали глаза. Когда он говорил, то морщил лоб и хмурил брови, бывшие еще чернее, чем это требуется в мелодрамах. Голос у него был громкий и повелительный. В 1793 году ему исполнилось сорок семь лет, так как он родился в 1746 году в Геруэле близ Сен-Кантена. Его отец, земледелец, вряд ли был так богат, как потом утверждали. Когда Фукье изменил на дворянский лад свою фамилию, по тогдашнему обычаю превратив ее в Фукье де Тенвиль, и приехал в Париж, чтобы закончить образование, его доходы были более чем скромными. «Признаюсь вам, — писал он матери, — я бы от всего сердца желал иметь какие-нибудь средства для существования… Этой зимой я не смогу обойтись без рубашек[371], домашнего костюма и сюртука»[372].
Все же с грехом пополам он окончил образование и 26 января 1774 года купил себе место прокурора при суде, то есть то, что мы называем теперь местом поверенного первой инстанции. Почти тотчас же он женился на одной из своих двоюродных сестер, Женевьеве Доротее Сопойе. «Супруги, — говорит свадебный акт, получил и отпущение грехов и приготовились к таинству брака свершением таинств исповеди и причащения».
Говорят, брак этот был не из счастливых, но тем не менее в течение четырех лет Доротея Сопойе подарила мужу четырех детей. В 1782 году она умерла в скромной квартирке, которую они занимали на улице Бурбон-Вильнев: ей было двадцать восемь лет. Что предпринял Фукье-Тенвиль, когда овдовел? Это неизвестно: в 1782 году он продал свою должность прокурора за 30 тысяч франков, на которые, вероятно, и жил в течение десяти последующих лет, так как остался без дела, могущего доставлять ему средства к жизни. Почти ежегодно он менял квартиры. После смерти жены он покинул квартиру на улице Бурбон-Вильнев и в 1785 годужил в Сент-Антуанском предместье; в 1786-м — на улице Вьель дю Тампль; в 1788-м — на улице Сен-Круа де Ла Бретонери; в 1789-м — на улице Буртибур; в 1791-м — на улице Шартр; в 1792-м — на улице Сент-Оноре напротив церкви Зачатия[373].
Во время этих беспрерывных переселений он вторично женился. Неизвестно, когда именно и при каких обстоятельствах он вступил в брак с девицей Жерар д’Акур, дочерью земледельца из Сен-Доменга. На портрете, уцелевшем до сих пор, она изображена «некрасивой, но милой и кроткой, со смышленым выражением глаз и умным высоким лбом».
370
В «Париже в веках» заслуживают внимания следующие строки главы, посвященной Дворцу правосудия: «Равно как и королеве, которой пришлось лишь подняться по начинавшейся у ее дверей лестнице и пройти по залу Потерянных шагов, чтобы предстать перед трибуналом, жирондистам, чтобы предстать перед судьями, не надо было проходить по подземному лабиринту Консьержери. В глубине часовни, служившей местом их заключения, находилась дверь, теперь закрытая исповедальней; она вела на другую, ныне уже несуществующую лестницу». Может быть, это правда? Планы старинного дворца действительно указывают на лестницу вблизи часовни, по которой можно было подняться в галерею Маршана. Другая лестница обозначена на них почти напротив камеры Марии Антуанетты. Но в таком случае лестница, которую теперь называют Лестницей королевы, не заслуживает этого названия.
372
Отрывки из писем, которые мы будем цитировать, взяты из брошюры, опубликованной г-ном Жоржем Лекоком. После смерти вдовы Фукье-Тенвиля вещи и бумаги ее мужа, хранившиеся у нее, были проданы с публичного торга. Из этого драгоценного источника почерпнул свои сведения Жорж Лекок.