И ревтрибунал дрогнул, пришлось следователю Бадмасу допрашивать отца Иоанна на дому:
— Зачем вы упомянули о 1 Мая как о Великой среде?
— Если бы Первомайское торжество было не на Страстной неделе, то и выступления моего не было бы.
— А с какой стати революционный праздник назвали «языческим торжеством»?
— Все праздники, смысл которых в гуляньях, песнях и плясках, — языческие.
Следователь продолжал упорствовать, что отец Иоанн «хотел контрреволюции». Батюшка долго разъяснял воинственному атеисту, что значит для православного человека Страстная неделя и как из века в век ее проводили в покаянии и посте. Следователь все добросовестно записал и передал протокол допроса в ревтрибунал. Но там, по-видимому, нашлись люди, для которых Страстная неделя не была пустым звуком, и они, найдя «следственный материал достаточно полным», судебное разбирательство по делу священника Кедрова «за отсутствием состава преступления» прекратили.
Борьба с религией только начиналась, и зачастую властителям приходилось уступать православному народу.
По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 352
Контрреволюционный мятеж
После кончины преподобного Сергия Радонежского братия Троицкой обители избрали игуменом его ученика Савву. Шесть лет он был настоятелем в знаменитом монастыре, а потом, ища безмолвия и тихой молитвы, сложил с себя игуменство.
Но в 1398 году звенигородский князь Юрий Дмитриевич, крестник преподобного Сергия и духовный сын Саввы, умолил последнего поселиться возле Звенигорода, в основанном князем новом монастыре на холме Сторожи. Здесь и окончил свои дни старец игумен, здесь же был похоронен, и от его гроба пошли исцеления. 19 января 1655 года были торжественно обретены святые мощи преподобного Саввы Сторожевского.
Саввино-Сторожевский монастырь полюбился русским царям и боярам, которые делали в него большие вклады. Монастырская ризница считалась одной из богатейших сокровищниц православной церкви. Особенно гордились монахи колоколом, отлитым из бронзы с добавлением медных копеек, изъятых из обращения после Медного бунта в Москве. Гордились колоколом с изумительным звоном все звенигородцы и увековечили его, поместив в центр герба своего города.
Звенигородский уезд жил тихой провинциальной жизнью вплоть до Октябрьской революции. Но в мае 1918 года советские газеты запестрели сообщениями о попытке «контрреволюционного мятежа» в Саввино-Сторожевском монастыре. Улицы в городе и селах, а позже окрестные колхозы стали называть именем «героически погибшего мученика революции» комиссара Макарова. Краеведческая литература советской эпохи потчевала доверчивых туристов рассказами о подавлении революционными войсками в Звенигороде монархического восстания.
Что же произошло на самом деле в красивейшем подмосковном уезде, прозванном «русской Швейцарией»?
Месяц спустя после опубликования декрета о свободе совести, в конце февраля 1918 года, Ягуньинским волостным Советом были отобраны у Саввино-Сторожевского монастыря Акиновская роща, мельница, конный и скотный дворы, гостиница. Приезжали под видом «археологической комиссии» революционные гости из Москвы, шныряли по всему монастырю, вынюхивали, чем здесь можно поживиться.
В окрестных селах судачили:
— Сегодня приехали посмотреть, завтра к себе все увезут.
— Им бы лишь грабить да гадить.
— Комиссарского начальства развелось — пропасть, и всяк на себя одеяло тянет.
По монастырю расхаживали теперь не только монахи и богомольцы, но и «ягуньинский волостной комиссар монастырской гостиницы» Константин Макаров. Как игумен с крестом, Макаров не расставался с револьвером, помахивал им при встрече с монахами и при обыске их келий.
А народ окрестных сел и деревень голодал. На сходках требовали возврата реквизированного зимой хлеба, ругали новую власть. К горьким рассказам о крестьянской жизни прислушивались богомольцы, стекавшиеся в монастырь со всей России, и гадали: когда же наступит обещанное большевиками счастливое житье? Когда все перемрут?