Ехать решил через Мурманск. Советские власти ему в передвижении по России не препятствовали, зато английские, обосновавшиеся в Мурманске, закрыли для всех русских беженцев дорогу как за границу, так и назад в Советскую Россию. Кроме того, они пригрозили кормить в городе только тех, кто вступит в Британо-Славянский легион. Делать нечего, Петров пошел наниматься на службу к иноземцу. Его, как опытного вояку, назначили начальником контрразведки легиона.
Но душа не лежала к службе «на капиталистов». Викентий Петрович искренне любил пролетарские лозунги и, как только представился случай, сбежал к большевикам в Архангельск. И не с пустыми руками, а прихватив с собой план наступления англичан на Архангельск и списки архангельских провокаторов. Сойдя с парусного судна, Петров тотчас явился к военному комиссару города Макарову и передал ему бесценные документы. Затем всю ночь напролет просидел за докладом о методах работы английской контрразведки.
Но ни данные о месте высадки английского десанта, ни доклад о работе в Архангельске английских шпионов не заинтересовали губернских комиссаров. Они, должно быть, решили сражаться с врагом исключительно с помощью революционного пыла и презирали теорию и практику военного искусства, как старорежимную глупость. Зато в деле подозрительности они не знали себе равных, отчего и приставили к Петрову несколько соглядатаев, приняв его за английского шпиона. Но ни в Архангельске, ни позже в Москве объект по фамилии Петров ничего предосудительного не совершил.
И все же нет дыма без огня — решили недоверчивые московские чекисты, переняв эстафету от архангельских коллег. На всякий случай они упекли своего соотечественника, снабдившего Россию неоценимой военной информацией, в Таганскую тюрьму с коротенькой сопроводиловкой: «Подозревается в шпионаже».
В течение месяца следственная комиссия выясняла, что можно добавить к этим двум словам конкретного. Но так ни до чего и не докопалась. Пришлось выпускать Петрова на волю. Он не стал писать во всевозможные советские инстанции письма с требованием наказать виновных в его аресте и игнорировании важной для обороны страны информации. Он просто-напросто зарекся отныне помогать пролетарскому отечеству.
По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 341.
Злоупотребление властью
Летучий отряд комиссара Журбы весной 1918 года не на шутку взялся за укрепление власти в Вятской губернии. Вятских обывателей пороли, сажали в тюрьмы, расстреливали без замысловатых канцелярских проволочек, лишь поверив Журбе на слово, что так надо для окончательной победы над мировой буржуазией. Упоенный неподконтрольной властью комиссар любил наскрести карандашом на клочке бумаги требование об уплате контрибуции в триста или пятьсот, или тысячу рублей — как душа подскажет — и тотчас послать доблестных своих матросов с сочиненным приказом к тому или иному мужичонку. Он был уверен в успехе — его революционные орлы весь крестьянский дом переворошат и что-нибудь ценное обязательно добудут. Ну а если ограбленный мужичок потом решится протестовать — себе же хуже сделает. У Журбы с контрой — а нынче всякий недовольный чем-либо попадает под эту категорию — разговор короткий и расправа быстрая. И нечего пугать его Вятским областным комитетом РКП(б), на любой вопрос у Журбы один ответ: «Никому отчета давать не обязан, кроме товарища Ленина». А так как товарищ Ленин был вдалеке от Вятки и отчетов от провинциальных комиссаров не требовал, Журбе, наряду с именем вождя мирового пролетариата, пришлось по вкусу и другое слово: «Расстрелять!»
К примеру, он приказал расстрелять двух солдат, потребовавших паровоза для санитарного поезда с ранеными и избивших отказавшего им в этом комиссара Закта. Летучий отряд расстрелял также двадцать два ни в чем неповинных заложника, среди них трех священников, в отместку за убийство кем-то председателя Соли-Галического исполкома.
Любил Журба ввалиться в тюрьму с десятком матросов и допрашивать арестантов. Ему было все равно, кого допрашивать, лишь бы удовлетворить жгучее желание выбить у жертвы признание своей виновности. Расчетливый комиссар, конечно, делал и послабления для некоторых жертв, если они предлагали деньги. Иногда Журба, пресыщенный собственноручным избиением арестанта, вызывал следующего и приказывал ему продолжать исполнение ремесла палача. В другой раз, ради пущего развлечения, он стравливал в драке двух арестантов и, внимательно наблюдая за ними, требовал наносить удары под ребра и не молчком, а с присказками, вроде: «Не воруй, мать твою!..»