«Уложение царя Алексея Михайловича» имело важное значение в жизни России. В нем были помещены не только законы о суде, как в Судебниках, но и законы, касающиеся всех сторон жизни, строго приспособленные к требованиям настоящего времени. Это Уложение надолго сохранило свое значение, и его влияние сказывалось на последующих законодательствах XVIII века. Да что говорить, вплоть до свода законов 1833 года в России продолжали действовать почти все статьи «Уложения царя Алексея Михайловича». Но были и противники нового свода закона. Патриарх Никон назвал его «проклятой книгой, дьявольским законом». Остальные недовольные, правда, старались помалкивать, опасаясь внесудебной расправы.
Историк В. О. Ключевский без восторга отзывался об Уложении, которое «не решилось трогать ни обычая — слишком сонного и неповоротливого, ни духовенства — слишком щекотливого и ревнивого к своим духовно-ведомственным монополиям». «Но все-таки, — писал он, — Уложение гораздо шире судебников захватывает область законодательства. Оно пытается уже проникнуть в состав общества, определить положение и взаимное отношение различных его классов, говорит о служилых людях и служилом землевладении, о крестьянах, о посадских людях, холопах, стрельцах и казаках».
Но оставалось главное несчастье — все судьи были государственными чиновниками, государство их кормило, одевало и одаривало землями до тех пор, пока они исполняли в первую очередь волю высших государственных мужей, и уже во вторую — закона. Поэтому главным местом судопроизводства оставался — застенок.
Застенком в Московской Руси, как и во многих других странах, обозначалось место, где пытали обвиняемых. Он обыкновенно устраивался в подвале подальше от человеческого взора и слуха. В Москве застенком служила одна из палат Сыскного приказа. Низкая, угрюмая, разделенная мрачными сводами на несколько частей, палата была уставлена орудиями для пыток. Тут были и дыбы, и блоки, при помощи которых палач вздергивал преступника кверху за вывороченные назад руки. Была и доска с кольцами, к которым прикрепляли пытаемого, и много других приспособлений — в виде молотка, которым вбивали занозы под ногти, или жаровни с углями, чтобы жечь человеческое тело. А в углу, рядом с орудиями пыток, стоял озаряемый тихим сиянием лампады лик Спасителя.
Середину палаты, на возвышении, занимал длинный стол, за которым сидели бояре из приказа и дьяк. Дьяк, у которого «все грамоты и харатейные списки были на край языка», записывал показания пытаемого. Из застенка путь часто вел на плаху.
Пыткам в застенке подвергались в Московской Руси весьма многие и по самым разнообразным обвинениям. Особенно велико было число лиц, пытаемых по «слову и делу». Обыкновенно на площади кто-нибудь выкрикивал: «Слово и дело!» Это обозначало, что человек, произнесший эти страшные слова, знает о существовании какого-то государственного заговора. Выкрикнувшего сразу влекли в Сыскной приказ. Там, пока без пыток, снимали с него допрос. Обыкновенно «слово и дело» произносили для того, чтобы оклеветать личного врага. Естественно, что показания такого доносчика были зачастую сбивчивы. Тогда, чтобы заставить говорить яснее, его влекли в застенок. Затем туда же приводили и обвиняемого. Обоих пытали «с пристрастием», то есть усердно.
История Московской Руси знает случаи, когда в застенок попадали и весьма высокопоставленные лица. Это пришлось испытать на себе и знаменитому временщику царя Алексея Михайловича Артамону Сергеевичу Матвееву. По смерти Тишайшего царя Матвеева постигла обычная для временщиков участь: он подвергся опале, и его значение свелось к нулю. Мало того, его обвинили в том, что он занимался чернокнижничеством и колдовством, способствовал смерти царя. От боярина потребовали «книгу Лечебник, где многие статьи писаны цифирью». Через месяц с небольшим Матвеева схватили и доставили в застенок, где заявили, что у него нечисто дело в тех лекарствах, которые подносились царю во время его последней болезни.
Подобных случаев старомосковский застенок знает немало.
Первые попытки отделить суд от администрации были предприняты Петром I, при котором в 1713 году в губерниях была учреждена должность судьи (ландрихтера), а затем в 1718 году — оберландрихтера. Однако компетенция этих судей не была четко определена, и для решения наиболее сложных дел они должны были обращаться в юстиц-коллегию. Были также созданы военный суд и духовный суд. Высшей судебной инстанцией стал Сенат.