СУДЬЯ (Мироновичу). Вас обвиняют в прошении милостыни. Вы чем занимаетесь?
МИРОНОВИЧ. Я, ваше высокоблагородие, двадцать пять лет выслужил. Мне теперича 64 года. Хожу по святым местам, Богу молюсь… Какие мои занятия!
СУДЬЯ. Зачем милостыню просите?
МИРОНОВИЧ. Что ж, ваше высокоблагородие, нешто я дурное что сделал?.. Только что от Сергия Преподобного пришел (из Троице-Сергиевой лавры), целый день ничего не ел. Ни знакомых, ни родных у меня здесь нет, денег тоже нет, а от дурного — спаси господи! И попросил Христа ради.
СУДЬЯ. Это запрещено.
МИРОНОВИЧ. Простите, ваше высокоблагородие! Я здесь только проходом, уйду и нога моя в Москве не будет. На седьмой десяток мне перевалило, а — слава те господи! — в казематах никогда не сиживал.
Мировой судья, руководствуясь 119-й статьей, определил сделать обвиняемому внушение.
СУДЬЯ. Смотрите же, вперед не просите никогда милостыни.
МИРОНОВИЧ. Никогда, ваше высокоблагородие! Только отсюда вынеси Господь!
Словоохотливая обвинительница
Крестьянка Мария Филиппова заявила полиции жалобу, что проживающая в первом квартале Арбатской части Москвы купчиха Надежда Александровна Кирпичева нанесла ей жестокие побои, от которых она чувствует себя больною. Госпожа Кирпичева со своей стороны объяснила, что никаких побоев Филипповой не наносила, что Филиппова ввязалась в ссору между работниками, вовсе до нее не касавшуюся, и когда она, Кирпичева, сказав ей, что это не ее дело, взяла ее за руку, чтобы отвести в кухню, то Филиппова легла на пол и стала кричать, что ее бьют. Свидетели, выставленные обеими сторонами, дали показания, согласные с объяснением Кирпичевой. По осмотру врача, ни боевых знаков, ни повреждений в здоровье у Филипповой не оказалось.
На суд 11 апреля 1869 года явились обвинительница Филиппова, поверенный Кирпичевой и свидетели. По прочтении полицейского акта, сущность которого изложена выше, судья обратился к Филипповой и спросил ее, что может прибавить к своему обвинению.
ФИЛИППОВА (говорит плаксивым голосом, нараспев). Я уж, батюшко, не знаю, что у вас там в бумагах написано, а только Надежда Александровна меня всячески позорила, повалила на пол, била кулаками… Кричит: «Тащите ее, шельму, на снег, пусть околевает! А коли кричать станет, глотку ей заткните». А вот ради этакого Светлого Христова праздника по сю пору больна… Батюшко мировой судья, прикочнитесь хоша вы ко мне… Живот пухнет…
СУДЬЯ (перебивая). Да говорите обыкновенным голосом, к чему вы хнычете.
ФИЛИППОВА (тем же голосом). Я, батюшко, человек больной. Она меня как шваркнула-то! Через нее я, может, навек несчастной буду.
СУДЬЯ. Вас осматривал доктор?
ФИЛИППОВА. Дохтур осматривал, не потаю этого, не хочу души сквернить для таких дел.
СУДЬЯ. Ну, он не нашел никаких признаков, что вас били.
ФИЛИППОВА. Это уж, батюшко, как ихней милости угодно было, этого я ничего не знаю, потому я человек темный. А теперича, батюшко мировой судья, отчего у меня живот пухнет?
СУДЬЯ. Этого я не знаю. Вы скажите мне: чего вы хотите?
ФИЛИППОВА. Спросите обо всем свидетелев. Авось, они для таких ден (судебное разбирательство проходило через несколько дней после праздника Светлого Воскресения) не покривят душою.
СУДЬЯ. В акте свидетели отвергают ваше показание.
ФИЛИППОВА. Хоша они и привергают меня, потому что сами к Надежде Александровне приверженность большую имеют, а я уповаю на Господа Батюшку да на мирового судью.
СУДЬЯ. Стало быть, вы желаете, чтобы я спросил свидетелей?
ФИЛИППОВА. Отец ты мой родной, ничего я и сказать не могу. Как вашей милости будет угодно, а я как есть человек убитый.
Судья приступает к допросу свидетелей. Цеховая Захарова показала, что Филиппова жила у Кирпичевой в кухарках, что 15 марта она ввязалась в ссору работников и хозяйка сказала ей: «Ты мешаешься не в свое дело, иди в кухню». Но Филиппова продолжала браниться. Кирпичева, желая положить этому конец, взяла ее за руку, чтобы отвести на кухню. Тогда Филиппова легла ничком на пол и стала кричать, что ее бьют, душат.
ФИЛИППОВА (свидетельнице). Катерина Ивановна, вздохни на Господа Бога, убойся Его! У нас у всех смерть-то на носу сидит — не нынче, так завтра. Душу ты губишь свою, напрасно ты говоришь все это — вы меня замертво подняли.
ЗАХАРОВА. Я говорю правду.