ГРОТИНГ. Он сам боли, значит, не чувствовал, пока другие ему не напомнили о ней. Он говорил, что ничего не помнит. Мы его не трогали. Может его в части побили? Там, случается, дерутся.
ТОМАШЕВИЧ. Очень часто арестанты в частях шибко бьют новеньких, ежели шумят. Всех бьют наповал.
СУДЬЯ. За что же бьют, и откуда вы знаете, что бьют?
ТОМАШЕВИЧ. Колотят, известно, за то, что сиди смирно. А что точно всех бьют, это нам солдаты сказывают, кои служат при арестантских.
СУДЬЯ (Меларту). Что это за инструкция, о которой господин Гротинг упоминал? И имеет ли полиция право, на основании оной, заходить только в некоторые дома или же во все, которые покажутся ей подозрительными?
МЕЛАРТ. Нам разрешается осматривать все гостиницы, трактиры, шамбр-гарни и публичные дома.
СУДЬЯ. Но квартира Целес, по показанию самого господина Гротинга, ни то, ни другое и ни третье, а просто частная квартира. Имеет ли он право ее осматривать?
Меларт пожимает плечами и молчит.
СУДЬЯ. А вы, господин Гротинг, как скажете?
ГРОТИНГ. Я доставил Громова в участок. Больше ничего не знаю.
СУДЬЯ. А если приглашаемый в полицию для удостоверения в звании добровольно не пойдет, то имеет ли полиция право тащить его силой в участок?
МЕЛАРТ (улыбаясь). Таких правил нет. А пьяных мы всегда отправляем по домам через часть. Доискиваться, откуда и кто они, нам ночью некогда.
СУДЬЯ. В чем же полиция обвиняет Громова?
МЕЛАРТ И ГРОТИНГ. Мы ничего с него не ищем, ни в чем его не обвиняем, а брали только удостовериться в звании.
Молодая женщина, у которой был Громов, отозвалась, что ничего о происшествии не знает, так как не была в это время дома. Причем подтвердила, что Громов был немного выпивши.
СУДЬЯ (Поганько). Не имеете ли чего добавить?
ПОГАНЬКО. Господин Гротинг сознает, что зашел в квартиру Целес, достоверно не зная, какие в ней живут люди, и оправдывается инструкцией. Но ведь если признать его правым, то это будет значить, что он может прийти в любой дом, в любую квартиру частного семейства, застать там какого-нибудь гостя, потребовать от него паспорт, которого у того, конечно, при себе не будет, взять его под арест, продержать сутки и выпустить. Потом, когда тот станет жаловаться, говорить, что ему нужно было удостовериться в его личности, и он иначе поступить не мог. Нет, я прошу подвергнуть господина Гротинга и других полицейских чинов, виновных в насилии, самоуправстве и оскорблении Громова, уголовному наказанию по закону.
Судья, принимая во внимание, что полиция Громова ни в чем не обвиняет, что обер-полицмейстер отказался преследовать Громова за неодобрительное будто бы о нем выражение, что поверенный Громова видит в действиях полиции насильственные и самоуправные поступки против его доверителя, постановил Громова от суда освободить, а о полицейских чинах сообщить для дальнейшего их преследования непосредственному их начальству — обер-полицмейстеру.
Девка
Отставной поручик Хемниц в прошении, поданном мировому судье 35-го участка Санкт-Петербурга А. Д Дурново (1870-е годы), жаловался на мещанку Тихонову за оскорбление своей сестры. В свою очередь Тихонова жаловалась на нанесенную ей обиду словом «девка». Хемницу — лет под пятьдесят, болезненный вид. Тихонова — 24 лет, довольно представительной наружности.
СУДЬЯ (Хемницу). Какими словами госпожа Тихонова оскорбила вашу сестру?
ХЕМНИЦ. Она сказала: «Пусть барышня сама приходит убирать мою комнату».
ТИХОНОВА. Не так. Когда прислуга господина Хемница объявила мне, что перестанет убирать комнату, я ей ответила: «Это дело твое, а мы деньги заплатили, так пусть хоть сами господа убирают, если тебе не велят».
ХЕМНИЦ. Вы сказали: «Барышня пусть убирает». То есть моя сестра — девица, дворянка!
ТИХОНОВА. А я не «девка». Девкой нельзя называть ту, которая своими трудами живет. Это для меня оскорбление.
ХЕМНИЦ. Никакого в этом нет оскорбления. Если бы вы были благородная, вас называли бы барышня, девица. Если бы вы были молоденькая, как вон Елена (девушка 16 лет, прислуга Хемница), вас звали бы девушкой. А коль скоро вы незамужняя мещанка и в зрелых летах, то вас иначе и нельзя назвать, как девкой. Вот и все.
ТИХОНОВА. Вы писали, что я с Толстым в связи. Это тоже оскорбление.