Впрочем, может быть, все проще? Мне кажется, что рок — это просто заменитель Солнца в пасмурный день. Когда сквозь тучи, несколькими слоями укрывшими небо, уже не видно ни лучика света, когда мокрый снег противно чавкает под ногами, когда даже асфальт становится ненадежным зыбким болотом, когда угрюмая зима давит все, что не смогло от нее укрыться, рок — это единственное, что еще способно согреть. Можно сказать, что рок — это заменитель дома, который остался где-то далеко…
А может быть, прав Борис Гребенщиков, сказавший в одном известном интервью[1], что рок — это некий эпицентр, который черпает энергию и является структурой центрального ядра, энергией света. Рок — это такая форма, которая изначально была именно этим, и к ней не переставая подключаются те или иные каналы, то те, то иные поколения, и те, и иные слои, но сам он всегда первичен. То есть это то, что существует и так, просто естественная энергия, как, к примеру, Солнце, которое не может ни уйти, ни прийти, ни закатиться, быть только для этого поколения, а не для следующего. Это вечная штука, вечная и абсолютная.
Ему вторит и Сергей Жариков («ДК»): «Рок максимально подкачивал энергию, рок позволял идти вперед, а не только мебель крушить. А как раз государство является носителем декаданса: все эти «пинджачники-комсомольцы», которые пели жалостливые песни типа «У деревни Крюково…». К сожалению, они и сегодня заказывают музыку…»
А может быть, рок — это Пушкин? Так сказал Роман Суслов, лидер группы «Вежливый Отказ». Ведь в горниле рока перекипели блюз, буги-вуги, музыка белой Америки хиллбилли, европейская симфоническая традиция, индийские раги, цыганская таборная музыка, кельтские языческие танцы и даже русская плясовая! И получилось так, что вся эта смесь европейской и африканской традиции в XX веке вернулась назад, в Европу, дав вторую жизнь народной музыке Старого Света, которая, казалось, уже превратилась к этому времени в музейный экспонат.
На стыке XX и XXI веков в столице отмечен настоящий бум популярности групп, исполняющих так называемую кельтскую музыку. Они проводят свои фестивали, имеют широкую и достаточно устойчивую аудиторию, впрочем, такая ситуация сложилась и во всем европейском мире. Что это? Случайный изгиб моды, который отцветет и опадет? Или же новое время магическим рашпилем сдирает позднейшие культурные напластования, возвращая нас к архаичному миру, к корням, к истокам?
Чтобы получить ответы на волнующие меня вопросы, я обратился к музыкантам популярной «кельтской» группы «Telenn Gwad». Флейтист Павел Маркелов сказал: «Мы видим, мы слышим, мы наблюдаем соприкосновение двух культур, кельтской языческой и православной. Но если посмотреть глубже, то все это идет из одного корня! Соприкасаются лишь ветки, кроны деревьев. Это как бы грибная нить, она необрывна! Я более чем уверен, что все происходит из одного зерна: и кельтская культура столь же языческая, как и славянская культура, в православии не утратившая языческих корней, потому что невозможно абстрагироваться от своей культуры, от своих корней. То есть рок — это движение к корням».
Юрий Ермаков, лидер группы «Сокол» и автор первой рок-песни на русском языке, вспоминал, что в 60-е годы, когда все только начиналось, наши рокеры ощущали тесную и органичную связь со всем мировым рок-сообществом. «Нам казалось, — говорит Ермаков, — что наши любимые «Rolling Stones» были нам братьями в борьбе с тоталитарной системой. Вообще музыка не имеет национальности, не имеет границ. Как, скажем, марш не может быть немецким или русским, марш — он везде марш. Так и рок-музыка! Она не имеет границ, но если мы росли на Чаке Берри или на «Rolling Stones», то это не значит, что мы англичане или американцы. Несмотря на то, что мы играли рок, мы оставались русскими, мы совершенно осознанно ощущали себя здесь, в России, и, разумеется, все это привело к тому, что, когда мы начали писать свои песни, мы начали писать их на русском языке…»
Мне довелось быть участником ночных разговоров Толика Крупнова, лидера группы «Черный Обелиск», и известного социолога Андрея Игнатьева. В результате этих разговоров Андрей написал книгу о тяжелом роке, которая сегодня переведена на многие языки мира и считается первым научным социологическим исследованием природы «тяжелого металла». Я помню, как Толик требовал, чтобы Андрей дал ему точное определение места рок-музыки в ряду разных видов и жанров музыкального искусства. Андрей тогда, помню, несколько утомившись, сочинил такую «телегу»: «Если вы проснулись утром и обнаружили, что на вопросы подобного рода можете отвечать коротко и ясно, то, скорее всего, вы уже умерли». На такие вопросы трудно отвечать коротко, тут нельзя обходиться без метафор. Поэтому Андрей в итоге предложил такую метафору. «Представь себе, — сказал он Крупнову, — что есть какая-то конструкция, спаянная из трубок, уголков, и на нее с разных сторон падает свет. На одной стене эта тень выглядит, допустим, как романтизм XIX века, на другой — как джаз XX века, а на третьей — как церковная музыка XV века, а еще есть такой экран, где тень от этой конструкции — «тяжелый металл», так вот музыка — это та конструкция, которая в середине, а это — ее разные проекции на разные экраны, исторические, социальные и психологические».
1
Я не знаю, кто брал это интервью у БГ, его собеседник помечен просто буквой «М». Но это лучшее интервью с БГ, которое я когда-либо читал. Оно ходило в ксерокопиях по рок-сообществу в конце 80-х. Состояние моего экземпляра более-менее пригодно для чтения, а встречались копии бледнее тени бледной…