— Денис, держи кромку забора, не давай им сунуться, я его вытащу в огород, — теперь Николай подступился к Анатолию. Стал его переворачивать.
— Ты что делаешь?! — закричал от боли Тихий. — Где автомат? Дай мне автомат!
— Тихо! Какой тебе автомат? — но автомат протянул.
Тихий так и не смог его взять. Рука не слушалась. Николай все-таки перевернул его.
— Коля, что с ногой? — от боли в ноге у Тихого потемнело в глазах.
Николай оттянул другу голову назад, чтобы тот ничего не видел. Достал из ИПП жгут, перетянул развороченную взрывом ногу. Стал бинтовать. Тихий чувствовал, что бинт проваливается куда-то в пустоту. А Николай все не давал ему посмотреть. Вколол промедол.
— Коля, что с ногой? — волновался Тихий.
— Да на месте твоя нога! Только кусок мяса оторвало.
Николай подхватил друга под мышки и потянул к выходу. Тихий охнул и начал задыхаться.
— Подожди, — зашептал он. — Оставь, я сейчас, наверное, отойду.
— Ты же со мной разговариваешь. Успокойся!
— Режь разгрузник, там что-то не то…
Лямки разгрузника с треском разлетелись под лезвием ножа. Николай отогнул разгрузник, а под ним на груди разодранная в клочья коричневая футболка уже пропиталась кровью. Сразу не разберешь, где кожа, где ткань — все смешалось. Тихий откинулся назад.
— Коля, забирай ребят и уходи.
— Тихо ты, дурак! Бэтээры идут, слышишь?
Стрельба сначала усилилась, а потом почти стихла.
Тихого уложили на плащ-палатку и потащили к БТР. Николай крикнул:
— Только не в бэтээр! На броню его! Только не в бэтээр!
Тихий понял, что с ногой совсем плохо, раз Коля не хочет, чтобы его протискивали сквозь узкий люк БТР. Руки товарищей подняли его на броню. Тихий был еще в сознании.
— Ребята, пить дайте.
— Пить нельзя! — опять вмешался Николай.
— Тогда хоть сигарету…
Рядом с Тихим сидел боец и завороженно смотрел на раненого прапорщика.
— Пузаков, чего ты смотришь?! Сигарету дай! — из последних сил рявкнул Тихий.
— У вас все лицо в крови, — пробормотал Пузаков.
— Сигарету дай!
Но от первой же затяжки он закашлялся и потерял сознание. Очнулся уже, когда с БТР его сгружали в палатку на базе. Там ждал свой хирург из бригады. Он начал обрабатывать руку. Было так больно, что Тихий закричал:
— Ты чего, гад, делаешь?!
И снова провалился в черноту. Прежде чем очнуться, он услышал, что рядом работают винты «вертушки». Открыл глаза. Перебинтованного, укрытого одеялом, в теплом спальнике, его несли на носилках к вертолету. Рядом шли товарищи, подбадривали: «Все нормально будет, все хорошо. Не волнуйся».
В Северном встретил Тихого друг Сергей Чепалов, тоже афганец, командир разведроты. Его ранило несколько дней назад. Вместе с Сергеем был заместитель командира батальона подполковник Кобяков.
— Что случилось? — спросил Сергей.
— На ловушку нарвался. «Дух» замедлитель спилил. Серега, жене ничего не говори.
А жена Ирина в этот момент шла следом за носилками и все слышала. Она служила вместе с Тихим в 46-й бригаде и была в эти дни в Грозном.
Из Северного Тихого привезли в хирургическое отделение ОМСН, и почти десять часов шла операция. Хирурги, измученные, сменялись, выходили перекурить. Ирина бросалась к ним с одним вопросом:
— Как он?
— Пока жив.
Без сознания Тихого перевезли в Москву. В реанимации ему сообщили, что правую ногу сохранить не удастся. После ампутации была бесконечная череда болезненных перевязок. Минно-взрывные ранения заживают долго.
И вот когда борьба за жизнь увенчалась успехом, Тихий вдруг понял, что теперь жить-то вовсе и не хочется. Был здоров… и в мгновение оказался укороченным на одну ногу. Кому такой нужен?
Это были самые трудные дни в его жизни. После очередной невыносимой перевязки лежать в палате, смотреть на осень за окном, как листья падают, будто жизнь вместе с ними уходит.
Тихий забыл, как сам, еще в Афгане, когда служил срочную в отдельной разведроте ВДВ, решил для себя, что если человек морально сломался, значит, и физически сломить его ничего не стоит. И на трудных горных боевых выходах он, изнемогая от непривычной для уральского парня жары, облизывая потрескавшиеся от жажды губы, все ждал, когда же наконец откроется второе дыхание. И оно всегда приходило — полновесный глоток воздуха, и появлялась сила в негнущихся ногах. А те, кому не удавалось дождаться, вытянуть из себя последние жилы и все-таки ощутить прилив новых сил, те оставались за бортом. В боевые выезды таких, сломленных морально, уже не брали.