«…Смерть люблю узнавать, что есть нового на свете, — говорит Почтмейстер на предложение Городничего просматривать эпистолы в поисках сведений о ревизоре. — Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслаждением прочтешь… а назидательность какая… Есть прекрасные места… с большим, с большим чувством».
Впрочем, все исключительно для пользы службы. «Нельзя ли вам… всякое письмо… знаете, эдак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли в нем какого-нибудь донесения? — спрашивает Городничий. — …Если на случай попадется жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте». Характерен ответ Шпекина: «Знаю, знаю… Этому не учите. Это я делаю…»
Практически все второе явление так плотно нашпиговано отсылками либо к реальным событиям, либо к распространенным журнальным публикациям того времени, что почти каждое слово нуждается в пояснении. От этого еще смешнее и еще грустнее.
Самое безобидное замечание Почтмейстера: «Война с турками будет. Это все француз гадит». Вроде бы пальцем в небо. Но так уж вышло, что при любом потрясении русское общество второй четверти XIX века ожидало войны с Турцией. Два победоносных конфликта случилось при Екатерине II, было выиграно столкновение буквально накануне наполеоновского нашествия, в 1811 году. Затем резней в Греции Порта долго нервировала соседей на рубеже 1820-х годов. Тогда Россия покровительствовала греческим беженцам, помогала этеристам, воевавшим за освобождение Эллады, но сама непосредственно не вмешивалась. Наконец, в 1828 году, после победы в Наваринском сражении (помните, у Чичикова был фрак «наваринского пламени с дымом»?) началась новая удачная кампания. Мир, заключенный в 1829 году, считался непрочным, именно потому, что по отношению к Турции возродилось европейское покровительство: Порту считали противовесом России — страной, всегда готовой отвлечь на себя ее силы. После Французской революции 1830 года особенно заметны были усилия Парижа, отсюда и «француз гадит». Хотя направляющей стороной являлась Англия, превратившаяся после разгрома Наполеона в главную доминанту на континенте.
Сохранилась британская карикатура художника Хита Уильяма «Политический бильярд», посвященная Адрианопольскому миру 1829 года. Все европейские монархи собрались вокруг стола. С одной стороны шары в лузу закатывает молодой русский царь Николай I (почему-то курносый, как брат Александр I). С другой — в отчаянии рвет на себе бороду и усы турецкий султан. В углу спокойно сидит английский премьер-министр герцог Артур Веллингтон, победитель Бонапарта при Ватерлоо, и держит кий, не вступая в игру[465].
Очень выразительный рисунок, передающий весь расклад тогдашних политических сил в Европе. Лондон еще не начал свою партию, но он — скорее неприятель. И очень сильный. Поэтому присловье вскоре изменится, станут говорить: «англичанка гадит» — имея в виду королеву Викторию.
В подобных обстоятельствах за иностранцами велся сколь можно тщательный надзор. При этом жившие в России европейцы почти не принимались в расчет, а вот приезжие, напротив, вызывали живейший интерес. Наш старый знакомый Джеймс Александер писал: «Дома мы так привыкли к свободному обсуждению политических вопросов, что часто склонны забываться, находясь за границей. Тот, кто держит рот на замке, убережется от неприятностей, кто открывает рот — попадет в беду».
Капитан знал, что говорил. В Петербурге на Невском проспекте его остановила какая-то полька. Оказалось, что в немецкой газете появилась статья, будто «английский флот вскоре войдет в Черное море». Дама жаждала подтверждения. Александер испугался, что его обвинят в шпионаже и повесят. Но вскоре история, перетолкованная множеством языков, приняла еще более неприятный вид: будто «я поклялся, что англичане взяли сторону турок, английский флот вот-вот войдет в Черное и Балтийское моря и преподаст такой урок русским, что они его нескоро забудут».
Грех не заинтересоваться подобным гостем. Тем более что в Москве он встретился с персидскими вельможами — членами траурного посольства, приехавшего просить прощения за убийство Грибоедова, а английский след в тегеранской трагедии уже тогда был для многих очевиден, но недоказуем[466].
465
Незабываемая Россия. Русские и Россия глазами британцев XVII–XIX вв. М., 1997. С. 264.
466