Фонвизин и его современники хотели верить. Что же в реальности? Спустя 30 лет Кондратий Рылеев, управлявший конторой Российско-Американской компании в Петербурге, нажил бобровую шубу, хотя имел чин подпоручика, а бобровый воротник полагался только генералам. Даже адъютанты императора носили волчьи. Богатые окраины, богатые люди, хотя состояние нажито за счет перераспределения казенных инвестиций. Рано или поздно тамошние чиновники начинали жаждать власти[21]. У Фонвизина — пока только семейной.
Наши претензии к Стародуму смехотворны с точки зрения просвещенческой комедии. Множество персонажей европейской художественной прозы уезжали в американские колонии, а затем возвращались от «благородных дикарей» с «честно заработанным богатством» и поучали дома тех, кто моложе или беднее. Кстати, далекая неведомая Россия воспринималась иностранцами тоже как место заработка, куда «на ловлю счастья» отправлялись предприимчивые искатели наживы[22]. Характерно высказывание итальянца Жана Микеле Одара, принявшего участие в перевороте 1762 года: «Я родился бедным; видя, что ничто так не уважается в свете, как деньги, я хочу их иметь, сего же вечера я готов для них зажечь дворец; с деньгами я уеду в свое отечество и буду такой же честный человек, как и другой»[23].
Вот права на назидательные беседы. Но Фонвизин опустил подробности из биографии героя, чтобы тот выглядел почтенно. Вместе с Правдиным Стародум исполняет роль резонера, уча общество, как должно, а не как приходится, жить. Ему вручено право рассеять над головой племянницы черные тучи и наставить ее на путь истинный. Первое, чего требует дядя, — откровенности. И девица готова распахнуть перед ним сердце. Это очень значимый момент.
Душеспасительные беседы с младшими членами семьи действительно были заметной частью жизни и вменялись старшему родственнику в обязанность. В форме поучений составлялись целые мемуары, где автор иллюстрировал «правилы» примерами из собственной жизни. Дашкова писала о золотых допетровских временах: «Дети любили и почитали своих родителей и повиновение их было неограниченно; старший в роде был как патриарх, коего слушались и боялись; его упреки молодым, впавшим в пороки, горькие слезы производили, и исправление было их последствие»[24].
Именно таким «патриархом» выступает Стародум. Подобное поведение являлось формой контроля — весьма разветвленного, если учесть, что ту же функцию начальник выполнял для подчиненных, командир для офицеров, барин для холопов. По отношению к своим крепостным Дашкова использовала слово «подданные», им же обозначала и сотрудников по Академии наук, которым было запрещено искать другого покровителя и совместительствовать — например, преподавать и получать чины через Сенат[25]. И крестьяне, и ученые, и дети оказывались своего рода холопами. А сама княгиня — «патриархом».
Софья говорит Стародуму: «Ваши наставления, дядюшка, составят все мое благополучие. Дайте мне правила, которым я последовать должна. Руководствуйте сердцем моим. Оно готово вам повиноваться». Так и должна вести себя девица. Ее слова совпадают с просьбой, которую Анна Лабзина обращала к каждому из начальников своего беспутного мужа: «Я ни в чем не имею нужды, кроме советов добрых и чтоб вы были моим наставником и благодетелем… я до сих пор не жила без друга и путеводителя». Никто не отказывал, и не только потому, что поучать приятно, но и потому, что покровительство пополам с нравственным надзором было принято. «Узнайте меня короче и будьте искренни»[26], — говорит героине мемуаров иркутский губернатор.
Но не всякая девушка желала раскрывать свои тайны. Щербатов жаловался, что, забрав дочь из Смольного, не нашел в ней прежней искренности: «Эти девицы, приученные к скрытничеству, не любят высказывать своих мыслей»[27]. Смольнянки, вырванные на время из семей, предупреждались наставницами, что по приезде домой они, быть может, не встретят понимания и должны будут осторожно высказывать свои просвещенные взгляды. Ими уже трудно было управлять. Прежде девушка должна была простодушно выбалтывать все, что происходило на душе, а старшие — одергивать и поправлять, получая благодарность за советы. «Дядюшка! Какую правду вы говорите! — восклицает Софья. — Во всю жизнь мою ваша воля будет мой закон».
21
22
23
24