Выбрать главу

Греки считали волосы главным украшением лица, особенно светлые. В древние времена спартанцы с юношеских лет не стригли волос. Геродот рассказывал, что лазутчик Ксеркса видел, как спартанцы перед решительным сражением причесывали и украшали свои волосы.

Женщины носили прически, по-видимому, заимствованные на Востоке, они состояли из массы завитушек и косичек, уложенных на темени или затылке. Прически скреплялись шпильками, украшались диадемами, жемчужными сетками и венками, в волосы вплетали повязки — сфендоны, украшенные золотом, жемчугом или драгоценными камнями. Сфендона, похожая на налобник, поднималась над волосами наподобие диадемы.

Косметические изделия и благовония в Элладе распространились очень широко. Греки не только заимствовали применение благовоний у египтян, но и нашли способ придавать жирам и маслам ароматы, настаивая их на душистых веществах. Писатель Аристофан, живший в Афинах в IV веке до н. э., перечислял среди косметических принадлежностей: красители для волос, румяна, краску для глаз, косметические мушки и многое другое. По его словам, гречанки румянились, подкрашивали губы, подводили брови, оттеняли веки, красили ресницы, пользовались духами, которые хранили в изящных керамических флаконах (лекифах), или употребляли ароматные помады. Волосы или парики модниц пахли нардом, так древние писатели называли растения, принадлежавшие к семейству валерианы аптечной.

Греки приписывали благовониям волшебную силу, они считали, что ароматы, поднимаясь в воздух, изгоняют злых духов и замещают их добрыми. К тому же благовония и масла оказывали лечебное воздействие на организм, восстанавливали его силы, придавали бодрости:

И, когда уже все от жесткого пота морскою Влагой очистили тело и сердце свое освежили, Оба еще омывались в красивоотесанных мойнях, Так омывшись, они, умащенные светлым елеем, Сели с друзьями за пир…

А еще греки верили в то, что ароматы могут помешать опьянению, а потому во время пиршеств дома и залы наполнялись запахами благовоний.

Что же говорить о самой распространенной причине использования духов — удовольствии! В домах знатных модниц и модников проливалось море духов. Аспасия (ок. 470 г. до н. э. — ?), гетера, любимица поэтов и философов, жена Перикла, принимала лавандовые ванны и душилась ирисовым и розовым маслами. В 319 году до н. э. греческий философ, ученик и друг Аристотеля, Теофраст, в книге «Характеры» напишет о человеке, притязающем на изысканность: «Он очень часто стрижется, следит за белизной зубов, плащи меняет почти неношеные, умащивается благовониями…» А философ Диоген Синопский (ок. 400 — ок. 325 до н. э.) восклицал: «Зачем заливать волосы духами? Ветер подхватывает улетающие запахи, и только птицы ощущают их. По мне уже лучше омывать ноги маслами, запах которых тягучий и обволакивает все тело…»

Духи и притирания хранили в маленьких шкатулках, которые делали из дерева, стекла и слоновой кости. Шкатулки побольше использовали для хранения бронзовых или костяных гребешков, туда же могли положить ухочистку, шпильки или щипцы для завивки волос. Еще были коробочки и сосудики, в них хранили краски в виде порошков, мази и масла для косметических и лечебных целей.

Косметические средства и парфюмерия были так популярны, что в Афинах лавки парфюмеров представляли собой места собраний, куда стекались местные жители для обсуждения политических и общественных вопросов.

Глава 3

Рим. «Не завещай никому ни вина, ни своих благовоний…»

Насколько влиятельным оказалось культурное наследие Римской Империи для народов Европы и Азии, видно уже по тому, что даже в наши дни нет-нет да и вспомнят талантливых римских полководцев или правителей, ученых или писателей, градостроителей или модников. Вы не ошиблись, прочитав слово «модников», и это не опечатка. Вместе с политической и военной мощью Рима пышным цветом расцвело расточительство и щегольство, которому, кстати, вовсю старались подражать европейские франты конца XVIII — начала XIX века.

В далеком прошлом культура древних жителей Рима латинян и сабинян находилась под значительным влиянием греков и этрусков, и потому их быт был таким же неприхотливым. Много веков спустя Овидий (43 до н. э. — ок. 18 н. э.) скажет: