«Воспоминания» Тэффи обрываются на щемящей ноте: с палубы парохода «Великий князь Александр Михайлович» она, давшая себе зарок не оборачиваться и не жалеть, все же обернулась. «Глазами, широко, до холода в них, раскрытыми, смотрю. И не отойду. Нарушила свой запрет и оглянулась. И вот, как жена Лота, застыла, остолбенела навеки и веки видеть буду, как тихо-тихо уходит от меня моя земля».
Читатели Тэффи, однако, нечасто замечали эту тоску, даже оттенок трагизма, пробивающийся через описываемую ею жизнь «в анекдоте». И сама Тэффи, если судить по отзывам людей из ее парижского окружения, была человеком легким, не теряющим оптимизма при любых обстоятельствах. Зинаида Шаховская, хорошо ее знавшая, называет Тэффи «очаровательной, хорошо воспитанной и „столичной“ дамой», добавляя: была она «несколько суховатая и чрезвычайно умная». В ней всегда таилась какая-то искра, которая в любой момент могла вспыхнуть фейерверком остроумия. А ведь Шаховской приходилось ее видеть не только блестящей, ироничной, но и «совершенно потухшей, превозмогающей себя и жизнь».
В Париже Тэффи появилась где-то под новый 1920 год, обосновалась в отеле «Виньон» неподалеку от церкви Мадлен и вскоре уже устроила у себя что-то наподобие литературного салона. Там, вспоминал Дон-Аминадо, она производила «смотр новоприбывшим, объединение разрозненных». Подавался чай с пирожными, шли нескончаемые расспросы: Откуда? Давно ли? Какими судьбами?
Бывали на этих вечерах Ал. Толстой и тогдашняя его жена Наталья Крандиевская, очень одаренная поэтесса. Бывал Тихон Полнер, биограф первого Толстого — Льва: он основал в Париже издательство «Русская земля», где Тэффи выпустила первую свою эмигрантскую книгу «Тихая заводь», где печатались Бунин, Зайцев, Мережковский, куда третий Толстой отнес переработанный им ранний роман «Хромой барин». Бывал художник Яковлев, тот, кто вызволит из красной Пензы свою племянницу Татьяну. Дон-Аминадо пишет о нем в мемуарах, что Яковлев оказался «слишком талантлив, чтобы быть гениальным». Сам Аминад Петрович, конечно, стал постоянным посетителем этого салона сразу по приезде в Париж.
Он уверяет, что на одной такой встрече у Тэффи кто-то рассказал о старом генерале, который, прислонившись к Луксорскому обелиску и оглядывая величественную площадь Согласия, бормотал: «Все это хорошо… очень даже хорошо… но que faire? Фер-то — ке?» Рассказ Тэффи, так и названный «Ке — фер» (по-русски изъясняясь — «Что делать?»), появился 27 апреля 1920-го в «Последних новостях». Это была дата рождения самой известной и авторитетной русской газеты из всех эмигрантских (вышло более семи тысяч номеров, последний — 11 июня 1940-го, когда немцы уже занимали парижские окраины). Из всего написанного Тэффи этот рассказ на две страницы — самое знаменитое ее произведение.
Несложно понять — отчего. Воссозданная Тэффи ситуация выхвачена непосредственно из жизни и, как сама жизнь русских эмигрантов в Париже, нелепа, трогательна, печальна. Генерал с его восторгом и недоумением, как сказано у автора, тут только присказка (он, правда, еще раз появится в самом последнем абзаце), но буквально двумя фразами его фигура очерчена до того ярко, что в литературном отношении сравниться с ним, пожалуй, может только еще один бывший белый генерал — Чарнота, шествующий по парижским авеню в исподнем. Оба трагикомичны. Оба потеряли абсолютно все.
За присказкой у Тэффи шла сказка про тех, кого она именует «так называемые ле рюссы», и сказка получилась очень невеселая. «Ле рюссы» живут странной жизнью: «Каждый… ненавидит всех остальных столь же определенно, сколь все остальные ненавидят его». В этом сообществе есть две основные категории: продающие Россию и ее спасающие. Продающие ходят по театрам, танцуют фокстроты и угощают русским борщом спасающих. А спасающие увязли в политических интригах, «куда-то ездят и разоблачают друг друга».
Примерно такую же картину «городка» находили читатели стихотворных фельетонов Дон-Аминадо, раз в неделю украшавших литературную полосу «Последних новостей»:
Живем. Скрипим. И медленно седеем. Плетемся переулками Passy И скоро совершенно обалдеем От способов спасения Руси. Вокруг шумит Париж неугомонный, Творящий, созидающий, живой. И с башни, кружевной и вознесенной, Следит за умирающей Москвой.