Не все поступки Алексея Петровича оказались приятны императрице, но тем не менее ее милости к бывшему опальному канцлеру продолжаются. Незадолго до ухода из жизни Бестужев сооружает в Москве, у Арбатских ворот храм во имя св. Бориса и Глеба. Покровительствует и Петербургской лютеранской церкви Петра и Павла (памятуя о своей супруге-лютеранке). Примечательно, что кончину свою он увековечил медалью. По тем временам он прожил достаточно долгую жизнь — с 1693-го по 1766 год.
Без вины виноватый или…
А как же сложилась судьба Апраксина?
Следователи и судьи так и не решились ни отказаться от обвинения, ни признать фельдмаршала невиновным. Ведь в таком случае нельзя было бы оправдать отнятие у него начальства над армией. Ну а как поступить с Апраксиным по другому, важнейшему обвинению? В ведении недозволенной переписки с великой княгиней? Но оказалось, что эта переписка совсем не имеет преступного характера и, напротив, как великая княгиня, так и канцлер Бестужев убеждали фельдмаршала идти скорее в поход.
Так что неизвестно, чем бы окончился этот неправый суд, если бы фельдмаршал не ушел из жизни 6 августа 1758 года. Похоронен он был в Санкт-Петербурге, в Александро-Невской лавре, но без всяких церемоний, довольно таинственно. И, быть может, эта быстрота и тайна обросли какими-то фантастическими подробностями, молва о которых еще многие десятки лет разгуливала по ветреным и холодным улицам Петербурга.
И по сей день не прекращаются споры относительно вины и безвинности Степана Апраксина. Так кем же он был и остался для России? Военачальником или вельможей? Ответ неоднозначен.
И все же большое видится на расстоянии. Как показало время, фельдмаршал может быть причислен к разряду лучших военных людей второго поколения петровской России (если считать первыми известных полководцев — «птенцов гнезда Петрова»). И поскольку детство и юность его протекали в царствование Державного преобразователя, то и преподанные им начала были усвоены Апраксиным со рвением и неуклонной твердостью.
Он ясно сознавал то, что так и не смогли понять его руководители — члены знаменитой Конференции: «…воинское искусство не в том одном состоит, чтобы баталию дать и, выиграв, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто перемещающихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь».
«Отбытие генерал-фельдмаршала Степана Федоровича между солдатами к разным гаданиям повод подало, — писал современник. — Они себе за крайнее несчастие поставляют, что такого главного командира, которого весьма любят и почитают, лишились, они друг к другу сими экспрессиями прямо отзываются: в кои-то веки Бог нас было помиловал, одарив благочестивым фельдмаршалом, да за наши грехи опять его от нас взял. А от нечестивых немцев какого добра ждать?..»
Судя по оценкам профессиональных военных той поры, в отношении подготовительных и дополнительных операций Апраксин делал все, что от него зависело, чтобы навести Конференцию на правильные решения. И в то же время сам восполнял допущенные ею пробелы и исправлял чужие ошибки. Фактически он, Степан Федорович, корректировал, по возможности, все многочисленные оплошности этой высокой, но полупрофессиональной организации, находящейся в Петербурге.
Что же касается главных военных операций, то Апраксин во всем ориентировался на мнение Военного совета. Но вся трагедия этого человека состояла в том, что буквально каждый его шаг контролировался Конференцией. Он не имел права ее ослушаться. И вынужден был действовать вопреки собственной логике здравого смысла. И конечно же, все просчеты, допущенные Конференцией, ложились на его плечи.
По своим же личным человеческим качествам Апраксин был «благодетелен» и добр — воистину «благочестивый фельдмаршал», как называли его солдаты. Он усердно помогал раненым и дряхлым воинам. Был верен в дружбе (даже и после его порицания Бестужевым ни разу не выступил против последнего), а также в своем служении Отечеству и императорам.
ПАРКЕТНЫЙ ЭТИКЕТ
Офицерской среде присущ особый незыблемый кодекс чести. Его черты формировались на протяжении многих веков — едва ли не со времен княжеских дружин и яростных схваток с кочевыми народами, что неумолимыми волнами накатывались на нашу страну из таинственных глубин Азии.
Нападения на Русь были и часты, и неожиданны, а потому страна жила в ритме и быту осажденной крепости. Это, в свою очередь, требовало от самодержца абсолютной власти, необходимой для того, чтобы мгновенно выступить против диких кочевых орд.