Но Горький, казалось, не услышал этого приглашения. Он продолжал стоять на палубе, пристально всматриваясь в береговую линию, которая постепенно растворялась в морской дымке.
Читаем в книге В. Кичкаса «Сатаниада. Соловецкие этюды» (Мюнхен, 1946):
«Всего шестьдесят четыре километра отделяют Соловки от материка с его скалистыми берегами, а какой поразительный контраст: берега острова покрыты яркой зеленой травой и густым лесом. Слева, в порту, виднеется белое здание УСЛОН — Управления Соловецкими лагерями Особого Назначения, а прямо навстречу пароходу надвигается кремлевская стена старинного Соловецкого монастыря. За ней в лучах утреннего солнца белели обезглавленные соборы и многоэтажные жилые дома. Легкие белые облака и тучи чаек дополняли эту спокойно-величественную картину. Берега Гавани Благополучия. Гу-у-ууу! Протяжно запел фабричный гудок. И снова тишина. Из еле заметного прохода в кремлевской стене вышли черные монахи, постояли, посмотрели на приближающийся пароход, печально покачали клобуками и медленно, гуськом пошли вдоль берега. Было удивительно в конце двадцатых годов видеть настоящих монахов. Много чему пришлось удивляться здесь на первых порах, например, тому, что все начальство внутренней охраны состояло из “бывших людей” и крупных уголовников: жестокий с подвластными князь Волконский, князь Н. Оболенский, капитан личного императорского конвоя Эрделли, а рядом садист осетин Жатов, одесский бандит Буйвол и многие другие...»
Заключенные прибывали на остров не только из Кеми.
Вот как описал Архангельский этап бывший соловецкий заключенный Вацлав Дворжецкий: «Река — Северная Двина... Загнали на пароход “Глеб Бокий”, в трюм, прямо на днище, шпангоуты торчат, вода по щиколотку. Заорали, зашумели: “Доски давай!” Взяли десяток парней — приволокли доски. Стояли сутки, пока загружали пароход. Пить, жрать охота, на оправку не выводят. Закрыли трюм — пошел, поплыли! Еще только через сутки накормили, дали воды. На палубу не пускают. Параши не поставили... А в трюме — друг на друге. Темно, вонь...»
После выполнения швартовки Алексея Максимовича, его сына Максима и его невестку Надежду Пешкову посадили на сохранившуюся на острове еще с монастырских времен бричку и повезли показывать местные достопримечательности.
Взгляд Алексея Максимовича был туманен и загадочен. Может быть, «буревестник пролетарской революции» прятался за него, а еще за свою немощь, артистическую неспешность, безупречно отыгранную еще его босяками, а еще за свои легендарные усы в стиле Фридриха Ницше наконец?
Вполне возможно. Прятался и подглядывал из своего укрытия за жизнью, за людьми, прекрасно понимая, что ровно таким же образом подглядывают и за ним те, кто его окружает.
Глава вторая
Жизнь особого назначения
Холмогорский и Пертоминский лагеря. — Лагеря смерти. — Спецкомиссия ВЧК. — Перевоспитание, а не уничтожение. — Создание Соловецкого лагеря принудительных работ. — Революционные настроения среди монахов. Вениамин и Никифор. — Убийство отшельников. — Изъятие церковных ценностей на Соловках. — Матрица пенитенциарной системы СССР. — Совхоз «Соловки». — Пожар 1923 года. — Митрополит Мануил. — Пострижения в монастыре в начале 20-х годов. — Иночество в лагере. — Церковь Святого Онуфрия Великого. — 1923 год
Начало лагерному освоению Русского Севера было положено в 1920 году учреждением Холмогорского и Пертоминского концентрационных лагерей, которые по праву можно считать предтечами Соловецких Лагерей Особого Назначения.
Вскоре после бегства из Архангельска английских войск и входа в город частей РККА в феврале 1920 года ВЧК был развернут террор, который точнее было бы назвать актом возмездия. В первую очередь ликвидации подлежали офицеры, которые не смогли уйти из города морем вместе с остатками частей Северной армии генерал-лейтенанта Евгения-Людвига Карловича Миллера и Сибирской армии адмирала Александра Васильевича Колчака. Также тотальным репрессиям были подвергнуты гражданские лица, уличенные или просто подозреваемые в коллаборации с интервентами, — крестьяне, зажиточные горожане, дворяне, духовенство.
Местами концентрации и уничтожения более 25 тысяч арестованных стали уже бывший на тот момент Успенский женский монастырь в Холмогорах и бывший мужской Преображенский монастырь в Пертоминске.
В своей книге «Адский остров. Советская тюрьма на дальнем Севере» С. А. Мальсагов писал: «После поражения генерала Деникина и Врангеля (соответственно в конце 1919-го и в 1920-х) взятые в плен белые офицеры и солдаты, а также гражданские лица с отвоеванных у белых территорий — мужчины, женщины и дети — ссылались в Холмогоры этап за этапом. А после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под стражу большевиками в количестве около 2000 человек, тоже были присланы туда. Остатки колчаковской армии, различные сибирские и украинские атаманы, крестьяне из Тамбовской губернии, примкнувшие к антоновскому движению, десятки тысяч представителей интеллигенции всех национальностей и вероисповеданий, кубанские и донские казаки — все стекались широким потоком в Холмогоры и Пертоминск».