В том, что это был поджог, сомнения ни у кого не было, но о том, кто и зачем совершил это преступление, ходили разные слухи. По одной версии, монастырь якобы подожгли монахи-фанатики, чтобы древние святыни не достались большевикам (следует заметить, что к этому времени основные ценности уже были вывезены с острова, да и монахов таких на острове к тому времени уже не было). По другой, которая представляется более здравой, пожар устроили новые соловецкие хозяева, чтобы скрыть следы чудовищного воровства и казнокрадства, процветавших на острове с приходом сюда чекистов. В пользу этого предположения говорит тот факт, что сразу после исчисления убытков (а они, по самым скромным подсчетам, составили около 70 562 рублей) дело было закрыто, и виновные не были ни обнаружены, ни, следовательно, наказаны.
Что, впрочем, и понятно: к августу на остров должна была прибыть первая партия заключенных; следовательно, штурмовщина, ставшая впоследствии отличительной чертой советской экономики, не оставила времени на разбирательства в том смысле, что в авральной суете было легче всего скрыть следы преступления.
Из записок Зорина: «К моменту передачи Совхоза лагерям ОШУ жилая площадь пожаром была сильно сокращена и для размещения предполагаемых пяти тысяч заключенных была мала. Было решено сразу же отремонтировать большое помещение трапезной и Успенского собора и поместить туда 500 человек Для бесперебойной перевозки грузов с пристани на склады в несколько дней и ночей была проложена узкоколейная железная дорога. Размещение заключенных — серьезный вопрос. Нужно было разместить около 1700 мужчин и триста с лишним женщин. О переброске заключенных в другие скиты и думать не приходилось — отсутствие военной охраны и недостаточно надзора. В силу этого все монахи из кремля были выселены сначала в Архангельскую гостиницу, а в кремль поместили заключенных, в т. ч. и женщин. Потом монахов переместили в Петроградскую гостиницу, а в Архангельскую переселили женщин. Конечно, больше всего забот в организационных вопросах доставалось начальнику управления тов. Ногтеву. Все было поставлено и шло по-боевому. Трудность работы осложнилась тем, что среди заключенных половина была уголовников, которые не только не работали, [но] производили хищения. Заключенных не удерживали никакие замки. Партий заключенных из Архангельска прибывало все больше и больше. Вскоре их собралось около двух тысяч. Была опасность побегов. В свое время каторжане совершали побеги из Сахалина за сотни верст на двух-трех бревнах, а здесь до материка 60 верст (а на озерах было много монастырских лодок). Кроме того, дней через десять были получены сведения, что уголовниками руководил некоторый КаэР (контрреволюция). Они собираются обезоружить небольшую охрану, арестовать администрацию, захватить первый прибывший пароход и уехать. Но подозреваемые заговорщики были арестованы».
Интересную оценку пожару, его причинам и последствиям дал бывший соловецкий заключенный, церковный историк, писатель, митрополит Мануил (Лемешевский): «Пламя выбросилось в разных местах и церквах одновременно. Но страшно то, что пожар начался в храме (по версии владыки) Успения Божией Матери. Царица Небесная испепелила Свою святыню за нечестие братии и в предупреждение еще большего и неизбежного кощунства со стороны властей. Вскоре после пожара Успенская церковь была отведена под жилое помещение нового лагеря особого назначения ГПУ, заполнилась отбросами и отщепенцами мира и осквернилась, как и другие храмы. Монахи были изгнаны из кремля, потеряли святыню, потеряли свои кельи, уют; большая часть их (главным образом смутьяны, бунтовщики) были вывезены на берег за ненадобностью. И так, по слову Царицы Небесной, они рассеялись. По Промыслу Божию наиболее крепкие, трудолюбивые и менее виновные в сих смутах остались при святой обители на разных хозяйственных должностях для обслуживания лагеря и сохранения последней монастырской святыни — кладбищенской Онуфриевской церкви».