Более того, «политическим» было разрешено проводить собрания, кружковую работу, вести регулярную переписку не только в СССР, но и за рубежом; более того, их переписка не контролировалась цензурой. По неоднократным требованиям заключенных политски-тов на остров (в Савватиево и на Муксалму) приезжали представители Международного Красного Креста с целью проверки условий содержания «политических».
Из воспоминаний бывшего соловецкого заключенного М. М. Розанова: «Статус “политический”... имели только члены партий, боровшихся вместе с большевиками против царизма: левые эсеры, социал-демократы (меньшевики) и анархисты... В скитах социалисты по традиции коллективно защищали свои “права политических”, отвоеванные у царизма. У каждой партии был свой выборный, а не назначенный начальством, как у каэров — контрреволюционер, впоследствии сов-каторжанин, приговоренный к 20 годам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), староста. Был свой завхоз, своя каптерка, куда поступали деньги и посылки от родных. Посылки от Красного Креста поступали тоже в общий котел. Колючая проволока и вышки с часовыми отгораживали социалистов от остальных соловчан. Они не могли выйти за проволоку, но и охране тоже было запрещено переступать “демаркационную линию”. Жизнь в скитах шла относительно безмятежно в сравнении с бурной кремлевской... Выписывались книги, газеты, журналы; словом, все, как в проклятом прошлом».
По понятным причинам особый режим содержания «политических» (в сравнении с первым отделением второе и третье были просто домами отдыха) не мог не вызывать недоумения и раздражения как на самом острове, так и в центре. В декабре 1923 года в СЛОН пришло распоряжение, согласно которому в отношении политических ссыльных вводилось ограничение времени пребывания вне помещений. Для доведения распоряжения до заключенных в Савватиево был отправлен отряд красноармейцев.
Бывший помощник коменданта Второго лагеря политзаключенных в скиту Савватиево Андрей Иванович Рощин так описал эти события: «Надо сказать, что политические заключенные пользовались абсолютной свободой. Они находились в изолированном, околоченном колючей проволокой лагере, в двухэтажном доме... У них было самоуправление. Мы не вмешивались к ним. Только наружное наблюдение с постов... Они же постовых на вышках часто обижали, подходили к этим вышкам и ругали бойцов... В конце концов это привело к трагедии. В общем, из Москвы приходит однажды директива: ограничить пребывание на свежем воздухе от и до, примерно до шести часов вечера. Как раз в этот день дежурил я. Посылает меня Башмаков к старостату с указанием явиться им в комендатуру — расписаться в приказе об изменении порядка пребывания заключенных на воздухе. Старостат отказался».
Далее события пошли, увы, по худшему сценарию. «Политические» отказались от исполнения этого приказа, намеренно покинув помещения в запрещенное время. Столкновения с охраной и прибывшими красноармейцами закончились трагедией — шесть убитых. В ответ на события в Савватиеве заключенные политскита на Муксалме объявили всеобщую многодневную голодовку.
Об инциденте сразу стало известно в Москве, также о расстреле политических заключенных на Соловках сообщило несколько европейских периодических изданий. Чтобы замять ситуацию и по возможности успокоить международную общественность, руководством лагеря было принято решение в виде исключения захоронить погибших рядом с политскитом. Мемориал погибшим Г. Качоровскому, Е. Котовой, В. Попову, Н. Бауэр, М. Горелику и Г. Билима-Постернакову просуществовал в Савватиеве до 1925 года.
В ходе следствия по этому делу начальник УСЛОН А. П. Ногтев был срочно вызван в Москву. Внезапное исчезновение «Палача» с острова дало повод для многочисленных слухов. В частности, Б. Ширяев в своей книге «Неугасимая лампада» выдает желаемое за действительное — якобы Ногтев был тогда арестован за превышение полномочий и воровство, расстрелян и похоронен в неизвестной могиле на острове. Эту ошибочную информацию можно встретить в некоторых публикациях, посвященных СЛОНу, и по сей день.
На самом же деле в мае 1929 года А. П. Ногтев вновь вернулся на Соловки в прежней должности и пробыл здесь до мая 1930 года. В частности, известна его совместная с Максимом Горьким и Г. И. Бокием фотография на острове, сделанная в 1929 году.
В 1939 году А. П. Ногтев был осужден на 15 лет лагерей в Норильлаге, но по амнистии был освобожден через семь лет. Умер он в Москве в 1947 году в возрасте пятидесяти пяти лет.