Но предположить можно.
Дело в том, что именно в это время на Соловках шла очередная чистка рядов лагерной администрации, а также сотрудников охраны и надзора. Видимо, высокому московскому гостю хотели показать, что все нарушения и злоупотребления искореняются «надлежащим образом».
Из материалов следственного дела № 877.
Игорь Курилко (сотрудник ОГПУ, бывший комендант Кемьперпункта Соллаг ОН): «Вся система битья и издевательства над заключенными была именно системой, а не единичными случаями. Об этом прекрасно знает вольнонаемное начальство и поощряло это тем, что не предпринимало никаких мер для искоренения... Мы всегда были убеждены, что не сам Потёмкин, не сам Кривошеин или Ржевский (лагерное начальство того времени. — М. Г.) выдумали и проводили в жизнь всю эту систему избиения. Мы отлично знали, что то же самое (и еще хуже) делалось и делается в Соловках, на Секирке, на всех командировках... Потёмкин и такие же начальники, как он, подчинялись общей обстановке, общему положению вещей, ставшему системой».
Вильгельм Канеп (сотрудник ОГПУ, бывший красный латышский стрелок, лагерный староста в четвертом отделении СЛОНа): «В бытность мою лагерным старостой не раз были обходы и обследования лагерей и командированным высшим начальством, и прокурором как из центра, так и очень часто местным Кемским прокурором, и всё это поверхностно, сами видели, что творится в лагерях и на командировках...
Помню случай, когда приехал на Соловки Максим Горький с рядом лиц из центра, они были на Секирной горе, и там они оставили свою заметку в контрольном журнале при начальнике Секирной Сурикове. Кто-то из начальства ОГПУ Москвы отметил: “при посещении мною Секирной нашел надлежащий порядок”, а Максим Горький ниже приписал следующую фразу: “сказал бы — отличный”, и его подпись».
Однако, что и понятно, подобного рода «меры», якобы направленные на соблюдение социалистической законности на Соловецких островах, ни к чему, кроме как к рецидивизму в среде уже не раз отсидевших сотрудников ОШУ, не приводили. Это была замкнутая ротация, когда наказанные (если не расстрелянные) чекисты, озлобленные и униженные «своими» же, с понижением в должности вновь возвращались к своей работе, к которой приступали с особой жестокостью, мстя в первую очередь заключенным.
А количество заключенных на острове росло с каждым днем...
Из воспоминаний И. М. Зайцева: «В 1925—1927 годах вследствие чрезмерного многолюдства были набиты заключенными все крытые здания и постройки: храмы, часовни, конюшни, амбары, разного рода навесы и прочее. Во всех помещениях соловчане были спрессованы не только на нарах, но и валялись на полу под нарами и в других местах, где можно было прилечь. Приспособленные нежилые помещения не отапливались, арестантам предоставлялось самим, собственной теплотой согревать занимаемые ими камеры, поэтому в холодное время там стоял густой туман, со стен и потолков падали капли сгустившихся испарений; воздух был зловонно-удушливый».
С 1924 по 1928 год количество заключенных на острове выросло с 5872 до 10 тысяч человек.
Монастырские постройки уже не могли вместить прибывающие из Кеми и Архангельска этапы ссыльных. По этой причине в 1928 году южнее монастыря, за Онуфриевской кладбищенской церковью, начинается строительство рабочего поселка, куда в 1929 году переводят отдельный лагпункт — Карантинный городок на 800 человек.
Также происходит дальнейшее освоение островов Соловецкого архипелага — Анзера и Кондострова, где располагаются пятое и шестое отделения СЛОНа.
В 1924 году на Анзере находился лагпункт для содержания политических заключенных, но после ликвидации в 1925 году системы политскитов на остров из первого кремлевского отделения стали этапировать священнослужителей, инвалидов, а также не способных по той или иной причине к тяжелому физическому труду.
В 1929 году в связи с эпидемией сыпного тифа, вспыхнувшей на острове (чего, следует заметить, никогда не было на Соловках раньше), в четвертом отделении был устроен тифозный изолятор, куда свозили больных со всех командировок и отделений лагеря.
О том, что происходило на Анзере в эти годы (1929—1930), сохранились воспоминания как тех, кто там отбывал наказание, так и тех, кто надзирал и охранял. Это тот редкий случай в истории СЛОНа, когда воспоминания и свидетельства с обеих сторон не противоречат друг другу.
Извлечения из «Справки и материалов из дела № Зб 3 по тифозному изолятору на о. Анзер»:
«В период сыпно-тифозной эпидемии зимой 1929/30 года больные, поступавшие на излечение... зачастую в бессознательном состоянии, в течение 10— 12 часов, а иногда и больше, ожидали в холодном коридоре на грязном полу, в грязи и во вшах, в невероятной скученности, пока их не примут в лазарет. После ванны больные, одетые в одни халаты или одеяла поверх белья и в лапти — часто даже без портянок, пешком в холод и снег переводились в другие отделения лазарета иногда на значительные расстояния. Не могущих следовать пешком сваливали на сани и ничем не прикрытых доставляли по месту назначения. Больные простуживались, возникали осложнения и увеличивалась смертность. Прибывшие в тифизолятор помещались в холодной палате, иногда даже на полу, за отсутствием топчанов по три человека на один матрац. Зачастую трое больных лежали на двух топчанах, прикрытые общим одеялом. В других отделениях лазарета было не лучше, не хватало дров, инвентаря, оборудования, белье сменялось раз в десять и даже четырнадцать дней...»