Пропагандистский фильм предполагалось показать как иностранному, так и советскому зрителю, чтобы опровергнуть «измышления» бывших заключенных о «гуманном» лагере особого назначения. Интересна реакция на «Соловки» в СССР— рабочие (целевая аудитория), которым была показана картина, были возмущены тем, насколько хорошо живется преступникам, а также было высказано недоумение, почему советская власть так терпима и добра к своим врагам. В результате фильм был снят с проката и положен на полку. Лишь в 1988 году стараниями историка и сценариста Виктора Листова и режиссера Марины Голдовской картина была извлечена из архива и стала доступна широкому зрителю.
...И, наконец, шестое отделения СЛОНа, более известное как «могилевская губерния», находилось на Кондострове в бывшем Никольском скиту. Изначально сюда отправляли провалившихся стукачей, а также информаторов лагерной администрации. Делалось это специально, потому как в противном случае им грозила неминуемая «нечаянная» смерть где-нибудь на лесоповале, в заводской каптерке или отхожем месте.
В 1926 году Кондостров был реорганизован в лагпункт, куда с островных и материковых командировок УСЛОН ОГЛУ ссылали инвалидов, тех, «с кого, — как писал А. И. Солженицын, — больше уже не выбьешь ни куба земли, ни куба леса: цинготники в последней стадии, саморубы без пальцев или ступней, обмороженные с гниющими членами, искалеченные на работе или дрынами начальства, “леопарды”, уже не в силах нестись вперегонки четверками на оправку, страдающие неизлечимыми болезнями, и те, на кого начальство охотнее и поскорее бы взглянуло в братской могиле. Кондостров не был мертвым домом Достоевского, а домом вымирающих Соловецкого концлагеря, самой большой Соловецкой общей могилой, если не считать ям, заполненных на Онуфриевом кладбище за кремлем. В эту человеческую свалку на Кондострове если всё еще и отсылали стукачей, то они тонули в общей массе и им было не до издания стенгазеты “Стукач” и обвинения друг друга в “задроченности”».
Из воспоминаний Н. И. Киселева-Громова: «Заключенные на Кондострове живут в трех местах: в пяти бараках при штабе пункта и на командировках “Абакумиха” и “Маковица”; на последней находится и непременное приложение при всех отделениях и пунктах СЛОНа — штрафной изолятор. Кроме того, имеется 40—50 заключенных с трудоспособностью 4-ой категории: они живут при маленьком смолокуренном заводике, которым заведовал инженер Крыжа-новский Василий Васильевич (умер от тифа в зиму с 1929 на 1930 год). Работают только эти 40—50 человек, все остальные сидят безвыходно в бараках, получают 300 грамм черного сырого хлеба, два раза в день воду, в которой варилось пшено, и ничего не делают. Последнее для СЛОНа как будто странно, но они действительно не работают: они стоят одной ногой уже в могиле...
В количестве б 5 они (духоборы) были присланы на Кондостров для “загиба” летом 1929 года. Несчастные духоборы испили в СЛОНе полную чашу страданий...
Они отказывались называть чекистам свои имена и фамилии, именуя себя “сынами божьими”. За это их немилосердно избивали. Духоборы умоляли чекистов застрелить их, но фамилий и имен своих все-таки не называли. В конце концов ИСО (инспекционно-следственное отделение) решило отправить их “на загиб” к “Шурке” Новикову, на Кондостров. Новиков отвел им в лесу место и велел строить себе землянки. Получив пилы и топоры, они приступили к постройке, а пока землянки строились, спали под открытым небом у костров. Заставить их назвать себя не смогли и на Кондострове. Самоуверенный Новиков сначала решил, что он заставит их и назвать свои фамилии, и работать. Но ошибся: избиваемые им плетью, они по-старому называли себя “рабами божьими” и умоляли застрелить их. Эта просьба духоборов бесила полунормального Новикова, и после нее он бил их с новыми силами, которые ему давало бешенство...»
По сути Кондостров стал именно тем, чем и были концентрационные лагеря в РСФСР и СССР изначально, — местом массового уничтожения заключенных. Само лагерное начальство признавало (об этом пишет Н. И. Киселев-Громов), что никакой пользы от «доходяг» нет, потому что они уже не могут ничего делать, а о перевоспитании речь на острове давно не шла.