Чайки невдалеке, как нерастаявшие льдинки, бело-голубые, спят на воде, торчком подняв хвосты. Молча, быстро проносятся вдоль берега черные морские утки. Там и сям по заливу плавают бревна, занесло их сюда с Двины или с Онеги. Тюлень высунулся, увидел нас, скрылся, потом объявился возле бревна, положил на бревно ласты, высоко вытянул морду и долго разглядывал нас. Было так тихо, что доносился по воде шум его дыхания. Наглядевшись, хмыкнул, плеснул, спина колесом блеснула в округлом движении, и исчез... На Соловки я попал с Жижгина на шхуне, высадился на противоположной стороне острова и, пока шел к Соловецкому кремлю, ни души не встретил на бесчисленных кругом озерах, на прекрасной дороге с полосатыми верстовыми столбами».
На обратном пути в поселок познакомился с паломниками из Калуги. Разговорились. Выяснилось, что на остров они приезжают уже третье лето подряд и живут в палаточном городке, разбитом севернее монастыря на дороге на Ребалду — это как раз по направлению к каналам.
Соловецкие озера не знают, что окружены морем. Действительно, взяв лодку и отправившись по каналам и протокам от озера к озеру, пребываешь в абсолютной уверенности, что странствуешь где-нибудь на материке, в пойменных затонах Онеги, близ Каргополя по озеру Дача, по Вожеозеру или в Белозерских пределах.
Низкое вечернее солнце, едва пробиваясь сквозь деревья, склонившиеся к самой воде, кажется, обжигает противоположный берег бегущим огнем. Пылают кустарники и островерхие ели, сосны и черные дубовые городни, которыми еще в монастырскую бытность были выложены каналы-водоводы.
На старых, пожелтевших от времени фотографических карточках изображены паровые катера, которые выходят из озера Валдай в Большое Белое озеро. Потом, скорее всего, они опишут здесь круг и вернутся обратно в озеро Щучье, а из него в Средний Перт.
На веслах, конечно, события развиваются не так быстро, но зато, входя в протоки, можно наблюдать, как рядом с лодкой неспешно плывут рыбы и с любопытством смотрят на неведомого пловца.
При входе в узкие каменные горловины одно из весел покидает уключину, и им следует пользоваться как багром, отталкиваясь от берегов.
Рыбы не отстают, пребывая в полной уверенности, что им ничто не угрожает.
С одним из этих каналов была связана история, о которой уже шла речь в книге. Соловецкий фотограф Юра Малышев, с которым мы познакомились на острове осенью 1999 года, утопил здесь свою дорогую фотокамеру. Сам мне потом рассказывал, что все как-то глупо тогда получилось — увлекся съемкой и не заметил, как лодка развернулась и зацепила носом едва заметный в тенистом полумраке протоки валун.
Жалко было даже не камеру, а почти отснятую на Анзере пленку.
Потом камеру вытащил из воды, конечно, разобрал, пытался сушить на плите... нет, не помогло, так она с тех пор и стоит в шкафу за стеклом, словно продолжает смотреть из-под воды подслеповатым цейсовским объективом.
На Анзер я попал только осенью 2011 года: тогда пришли на «Поморе» с известным на острове в районе Северных Железных Ворот мореходом Максимом. Всю дорогу он без умолку рассказывал, как многолюдно было на острове при военных, весело, по вечерам танцы и футбол.
Когда подошли к мысу Кеньга, Максим неожиданно посерьезнел и сказал:
— Места тут дикие и суровые, порядка требуют, здесь сам патриарх Никон был, — потом помолчал и добавил: — ну то есть, когда еще не был патриархом...
Когда «Помор» подошел к шаткому, наскоро сооруженному причалу, Максим ловко спрыгнул на берег и принялся подтягивать катер к вкопанным в землю дубовым сваям.
А затем была дорога на гору Голгофу, о которой столько прочитано в воспоминаниях узников Соловецкого Лагеря Особого Назначения, дорога, с каждым поворотом которой открывались картины, когда каждая следующая не повторяет предыдущую. На горизонте вставало море, залитое тихим осенним солнцем, и совершенно нельзя было предположить, что именно здесь было столько боли, страдания и смерти. С трудом верилось и в другое: что именно на Анзере почти 400 лет назад новоначальный инок Никон вызвал гнев старца-скитоначальника и покинул остров, ввергнув себя в лютое и смертельно опасное испытание.
Тогда и помыслилось — если Большой Соловецкий остров есть ум архипелага, то Анзер его сердце, а сердце может болеть от печали и любви, от обиды и предательства, от чрезмерного напряжения и смертельной усталости.
Скорее всего, Иов (в схиме Иисус) Анзерский провидел это, когда в 1710 году ему именно здесь явилась Богородица и велела основать Голгофо-Распятскую церковь как истинный символ любви и жертвенности, сердечного горения и невыносимых мук