Спустя более чем два века эта история (история бегства) повторится. Однако местом действия на сей раз будет остров Анзер на Белом море, а действующими лицами — преподобный Елеазар и иеромонах Никон, будущий патриарх Всероссийский.
Тогда отплытие Никона из Троицкого скита Соловецкого монастыря без благословения настоятеля (по сути бегство), страшная морская буря как закономерное воздаяние за содеянное, чудесное спасение на острове Кий и установка на нем поклонного креста в знак полного раскаяния в содеянном, безусловно, станут примерами проявления крайнего дерзновения, граничащего даже с надменностью и самоволием, но при этом хранящего эсхатологическое напряжение отшельника в рамках пути «тесного и прискорбного» (Мф. 11, 30).
Впрочем, Савватию повезло больше.
Без драматических событий и приключений он добрался до берега и, как сказано в его Житии, «отправился в долгий путь; ибо было расстояние от Валаамского монастыря до берега морского (побережья Белого, или Дышащего, моря. — М. Г.) около семисот верст или более. И сопутствовала ему Божия помощь, и храним был действом Святого Духа, и до самого моря направляем благодатью Христовой».
К сожалению, мы не располагаем никакой информацией о том, каким образом подвижник добрался до Поморского берега Белого моря. Известно лишь, что Савватий остановился в устье реки Выг близ села Сорока, которое располагалось на нескольких небольших островах, разбросанных в дельте Онежской губы.
Какое-то время старец (в Житии сообщается, что на Выге Савватий был уже в преклонных летах) жил в небольшой часовне, видимо, сооруженной ранее. Здесь он посвящал время сосредоточенной молитве, а также изучению местности, знакомству с населением, его обычаями и привычками, расспрашивал у рыбаков-поморов о некоем таинственном острове, расположенном в двух-трех днях пути от Большой земли. Остров этот назывался Соловецким.
Читаем в Житии подвижника: «И стал он расспрашивать живущих в Помории людей о местоположении Соловецкого острова и насколько удален он от берега. И рассказали ему местные жители, селившиеся напротив того острова, что лежит этот остров в море от берега неблизко, но что, плывя при попутном ветре, с трудом за два дня достигают его. А блаженный Савватий со многим усердием обо всем их подробно расспрашивал: о величине острова, о деревьях, о пресной воде и о всяких особенностях».
Поняв, что Савватий замыслил уединиться на Соловках, кто-то из местных в недоумении воскликнул: «О старче, остров тот велик и во всем пригоден для обитания людей. Но издавна хотели там многие люди поселиться, а жить не смогли из-за страха перед морскими опасностями... к тому же видим тебя, о монах, в совершенном убожестве и нищете, чем же ты <там> будешь питаться и во что одеваться?»
Ответ отшельника, прозвучавший тогда (мы уже приводили его), поразил многих: «У меня такой Владыка, который и дряхлости дает силы свежей юности, и голодных питает досыта».
Пожалуй, эти слова в полной мере передают истинное осмысление преподобным Савватием свободы, к которой он так долго шел сквозь дебри и болота Северной Фиваиды, сердечное приятие того, что «души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их» (Прем. 3, 1), и нет никакого страха, кроме страха Божьего, о котором святой Климент Александрийский (ок. 150 — ок. 215) сказал: «Страх Божий собственно не боязнь Бога, а боязнь отпасть от Него и впасть в грехи страсти».
На берегу реки Выг Савватий встретил «некоего черноризца» по имени Герман, что родом «из карел».
Из Жития преподобного известно, что Герман пришел на Поморский берег Белого моря из Тотьмы, здесь он подвизался некоторое время в уединении и, что интересно, уже ходил на Соловки вместе с местными рыбаками-поморами. Впечатления от посещения острова, которыми он поделился с Савватием, еще более укрепили старца в его желании удалиться в островную пустыню, о которой он мечтал всю жизнь...
...Итак, в один из дней конца лета 1429 года от поморского села Сорока, что располагалось близ устья реки Выг, отчалил карбас. С этих слов, как мы помним, начиналась наша глава, посвященная преподобному Савватию Соловецкому. Теперь, вернувшись к этому эпизоду из жизни одного из величайших подвижников Русской Фиваиды на Севере, мы начинаем понимать, что именно почувствовал старец, когда Летний и Поморский берега Онежской губы стали постепенно растворяться в мерцающей дымке, а каждый гребок весла, каждое усилие, вложенное в деревянную рукоять, приближало их к заветным Соловкам.