Изгнание, взятое в основу сюжета, сослужило этому эпизоду из жизни началоположников Соловецкой обители, увы, дурную славу. О порке ни в чем не повинной женщины некими «грозными юношами со светлыми лицами», кажется, слышали даже те, кто ни разу не бывал на Соловках, а посему не вполне корректная с бытовой точки зрения ситуация вызывает кривотолки и ошибочные трактовки.
Самое главное, как нам видится, — восстановить в данном случае правильную последовательность (хронологию) событий и разобраться в мотивации поступков всех участников этой истории.
То обстоятельство, что Савватий и Герман пережили на острове зиму и не вернулись на материк, скорее всего, взбудоражило умы обитателей Поморского берега Белого моря: ведь такого в их практике еще не было.
В Житии сообщается, что «увидели же это люди, живущие на побережье, что поселились иноки на острове Соловецком; и те, что селились напротив того острова, начали им завидовать и захотели изгнать их с острова, говоря так: “Мы самые близкие в Карельской земле кровные наследники острова этого. Будем же владеть им как своим отцовским наследием — себе и детям нашим и в будущие лета родов наших, а этих пришельцев прогоним с места того”. И, посовещавшись, послали на остров одного из карельских жителей с женой и детьми. Он же пришел на остров по совету своих соседей; и начали они строить себе дома, чтобы было где жить, и стали по озерам рыбу ловить. Преподобный же Савватий не знал об их приходе на остров, так же, как и друг его Герман».
Последняя фраза представляется чрезвычайно важной, потому что в полной мере объясняет абсолютное отсутствие какой бы то ни было агрессии отшельников по отношению к возможным переселенцам с материка. Они просто не знали, что на остров, площадь которого составляет 246 квадратных километров, прибыл кто-то еще.
Для Савватия и Германа Соловки были той пустыней, которую они обрели в результате многолетних духовных опытов, в результате самопринуждения и воздержания, местом, указанным свыше, а следовательно, не могущим быть воспринятым как некая собственность, за которую следует бороться.
Озеро Долгое, келья-землянка, поклонный крест у подножия Секирной горы были символами крайнего нищелюбия и бедности, которых по воле Создателя аскеты могли лишиться в любую минуту. Но в то же время они могли и возвеличиться, полностью пребывая в руках Божественной воли, стяжая ее ежедневными трудами, постом и молитвой. Очень точно описывает это состояние безбытности, нестяжания и невещественности святитель Иоанн Златоуст: «Бедность — великое стяжание для тех, которые мудро переносят ее; это сокровище некрадомое, жезл несокрушимый, приобретение неоскудеваемое, убежище безопасное».
Поморы же, прибывшие на остров летом 1430 года, не могли не знать, что это «урочище мертвых» не предназначено для той обыденной жизни, к которой они привыкли и которую вели на материке. Более того, ведь это именно они отговаривали Савватия от Соловецкого жития, ссылаясь на печальный опыт своих предков, так и не смогших в силу таинственных и непонятных им причин переселиться сюда.
Однако зависть и надменность, гордость и любопытство (вполне узнаваемые человеческие качества) сделали свое дело. Желание доказать, что в жизни отшельников нет ничего особенного, что так может каждый, берет верх не только над здравомыслием, но и над инстинктом самосохранения.
Таким образом, видение, которого удостаивается жена помора, становится закономерным воздаянием за попрание установившегося на протяжении веков порядка вещей на острове и за отпадение от знания о том, что это «Остров мертвых», на котором нет места живым. По сути, изгоняя поморов с Соловков, ангелы спасают им жизнь, делая старцев-отшельников участниками уже лишь финала этой истории.
Совершая молитвенное правило у поклонного креста, Савватий слышит крики и женский плач. Это позволяет предположить, что кельи старцев находились в непосредственной близости от подножия Секирной горы, потому что именно здесь и произошел уже известный нам инцидент. Итак, Герман обнаруживает рядом со своей кельей плачущую женщину, которая и рассказывает ему о происшедшем с ней. Показательно, что старец выслушивает этот рассказ, не произнося при этом не единого слова, то есть как бы становясь безмолвным свидетелем свершившегося, ни в коей мере не осуждая несчастную, но лишь мысленно сочувствуя ей, понимая, от скольких бед и непосильных испытаний оградили семью рыбака «два грозных юноши со светлыми лицами».