В жизнеописаниях соловецких подвижников нет упоминания о том, что Герман принимал участие в обретении мощей Савватия и их перенесении на остров, но, право, трудно предположить, чтобы Зосима осуществил это достойное деяние без участия человека, стоявшего у истоков иноческой жизни на острове и лично знавшего святого пустынножителя.
«Мудр и опытен благодаря многолетним монашеским трудам и праведной жизни» был сей старец. Эти слова о Германе из Жития преподобного Зосимы в полной мере отражают уважительное отношение Соловецкого игумена к подвижнику, благодаря ободряющим словам которого — «дерзай, любимый, ибо тебя Бог благоволил (избрать) для места этого!» — Зосима исполнился «дерзновения и устремился на подвиг телесный и духовный: телесный — в созидании монастыря непрестанном, духовный же — в вооружении на невидимых врагов постом и молитвой».
Следовательно, эпизод в нашей книге, рассказывающий об участии Германа в перезахоронении мощей преподобного Савватия, есть в большей части дань художественному вымыслу, изобразительному рисунку повествования, без которого образ немногословного соратника преподобных Савватия и Зосимы был бы, на наш взгляд, несколько формальным, лишенным той удивительной теплоты и открытости, которые характеризовали этого человека.
Можно утверждать, что Герман был тем связующим звеном между соловецкими иноками и поморами, без которого взаимодействие, да и вообще нормальная соседская жизнь были бы просто невозможны. Пожалуй, преподобный старец как никто иной из соловецких началоположников знал поморский быт и менталитет местного населения, с которым ему, по долгу иноческих послушаний, приходилось общаться.
Дважды покинув остров (при Савватии и при Зосиме) на длительный срок, Герман полностью погрузился в быт и повседневность поморов; он сам отчасти стал помором, полюбив эти неуютные на первый взгляд и суровые земли.
Итак, кто же были эти люди, рядом с которыми трудами и молитвами преподобных Савватия, Зосимы и Германа был устроен Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь?
Традиционно к поморам было принято относить население так называемого Поморского берега Белого моря, иначе говоря, побережья Онежской губы от Онеги до Кеми (по большей части это были выходцы из Великого Новгорода). Однако впоследствии поморами себя стали также именовать обитатели приморских Архангелогородских земель и Кольского полуострова. Непростые климатические условия проживания, неразрывная связь с Белым (Дышащим) морем, вернее сказать, зависимость от него, и, наконец, отсутствие крепостного права сформировали особый, если угодно, социальный этнос, группу людей, которых, по словам известного русского этнографа и путешественника Сергея Васильевича Максимова (1831 — 1901), отличала «какая-то крепкая самоуверенность в личных достоинствах и развязность в движениях».
Эти люди, на протяжении многих поколений занимавшиеся смертельно опасным морским промыслом, знавшие о том, как выживать в суровых условиях Беломорья и Арктического Севера, неколебимо соблюдавшие традиционный уклад и ментально ощущавшие себя единственными хозяевами бескрайних просторов от Онеги до Кольского полуострова и Мезени, имели свое представление о том, как должно жить праведно, достойно и по чину.
Ярко и самобытно Поморский берег, то самое экзистенциально бескрайнее пространство Беломорья, в своей книге «Год на Севере» описывает С. В. Максимов:
«Морем, суженным множеством луд, между которыми самые большие и метко названные — Медвежьи Головы, плыли мы от Сумы по направлению к следующему поморскому селению Колежме. Виделись нам на протяжении пути этого на берегу и наволоках две избы, на трехверстном расстоянии одна от другой, — соляные варницы... Место это, прозванное железными воротами, ежеминутно грозило опасностью из каждого острия огромных камней, замечательно обточенных морским волнением, и нам, и нашему карбасу, который теперь оказался окончательно утлым, ненадежным, ничтожным... После многих нечеловеческих усилий пробрались мы через узенький проход, или собственно ворота, сделанные более усилиями рук человеческих, чем течением моря... а вот, наконец, и вожделенное селение Колежма.
Село это разбросано в поразительном беспорядке и, вероятно, оттого, что первоначальные жители предпочитали близость моря удобству местоположения. Местность вплотную изрыта огромными скалами, неправильно раскиданными, отделяющими один дом от другого на заметно большие расстояния. Оба ряда домов идут по обеим сторонам речонки, на противоположной стороне которой видится церковь... слышится ужасный свист ветра».