Особую группу соловецких трудников составляли мальчики-подростки, или, как их называли на острове, «безбрадные трудники».
Изначально юные паломники жили в монастыре только летом, но в 1860 году по благословению архимандрита Порфирия (Карабиневича) (1813—1865) на острове было учреждено двухклассное училище. С этого момента пребывание «безбрадных» в монастыре увеличилось до двух лет. Мальчики не только работали (в летние месяцы), но и учились — осваивали какое-либо ремесло, обучались грамоте, а также постигали богослужение и церковное пение.
Как правило, отправка ребенка мужского пола на Соловки совершалась родителями «по обещанию» или «по обету».
«В русской традиции, особенно в народной культуре Русского Севера, “обещаться”, давать “оветы” (“обеты”) — составляет неотъемлемую часть духовной жизни, — пишет Н. М. Ведерникова. — “Обет” — это то, что должно быть неукоснительно соблюдено. Понятие “обета” (завета) включает в себя принесение своего рода жертвы в знак благодарности за ожидаемое или дарованное Богом исцеление, спасение (на войне, от бури, пожара, наводнения, засухи и пр.). В литературе и устных рассказах одним из наиболее непреложных обетов было обещать ребенка, т. е. послать в монастырь на послушание.
Помолиться “по обещанию” являлось серьезным доводом для совершения паломничества. Брать “обещание” становилось добровольным наложением на себя определенных обязательств: этических или физических запретов или же приношение даров Богу как вещественных (узорного полотенца, платка, одежды, денег и др.), так и связанных с понятием “потрудиться” во славу Божью. Паломничество на Соловки — это главным образом паломничество по обету. Преодоление моря, сопряженное с опасностями, тоже заставляло помнить о святых покровителях этих мест — Зосиме и Савватии. “Преподобные Зосима и Савватии, несите нас на святые острова”, — с такой молитвой обращались кормщики, выходя в море. В Поморье повсеместно бытует поговорка: “Кто на море не бывал, тот Богу не молился”. Немало существует устных рассказов, как молитва утишает бурю. Таким образом, море также представало как испытание на пути к святости и принесения “обета”».
Вообще следует заметить, что «обетное» мироощущение было (и остается) своего рода реализацией мистического сотрудничества человеческого и Божественного, того, что преподобный Максим Исповедник называет «синергийностью», соучастием, посильным опытом стяжания Божественной благодати.
Достаточно вспомнить о весьма распространенной практике установки обетных крестов с последующим воплощением обета, обещания в жизнь. Подробно изложенная выше история Кийского креста патриарха Никона на острове Кий во спасение от морской бури становится еще одним подтверждением того, что обет является важным связующим морально-этическим элементом, когда верность данному слову сохраняется сквозь годы и дает возможность ощутить неспешное и величественное течение времени, совершенно увериться в правильности поставленной перед собой цели, в ее Богоугодности.
Путешествуя в 1907 году по Русскому Северу, фотограф и писатель М. М. Пришвин (впоследствии его путь — творческий, разумеется, — повторят Б. Шергин и Ю. Казаков) выделил две группы богомольцев, совершавших паломничество в Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь: «обетники» и «по усердию».
Именно «по усердию» на острове оказался Иван Яковлевич Корейша, о котором мы упомянули в начале этой главы. Усердие в данном случае следует понимать как стремление посетить святое место, о котором много слышал, поклониться чудотворным иконам, святым мощам, ощутить и напитаться той неповторимой атмосферой, которую вобрали в себя тот или иной храм, монастырь, местность. Причем уже сам факт посещения (неблизкий путь, проделанный пешком или на перекладных) становится частью молитвенного трудничества.
Непременным условием всякого богомолья становится обязательное посещение храмов и монастырей, которые встречаются на пути паломника. В данном случае речь идет о храмах Архангельска, Кеми, Онеги.
Интересные воспоминания о соловецких паломниках оставил писатель С. Д. Протопопов, посетивший монастырь в 1903 году: