Ну а дальше видный деятель советского искусства, схватив бритву, устремился к директору Дома творчества. Ворвавшись в курортную атмосферу, царившую в приемной, нарушив душевное равновесие секретарши, Рязанов очутился в кабинете директора. Шло совещание, как раз о том, как улучшить и без того отличное обслуживание отдыхающих писателей. За столом заседали полтора десятка человек, внимая директорской речи. Возможно, если бы Эльдар Александрович чуть помедлил, его бы наверняка узнали и пригласили к столу, предложив чашечку ароматного кофе. Но он не дал на это времени: увидев розетку, Рязанов немедля воткнул туда штепсель от своей бритвы. И начал демонстративно бриться под музыкальное сопровождение: жужжание бритвы отчасти напоминало «Полет шмеля» Римского-Корсакова. Отринув обвинения в «хулиганстве», Эльдар Александрович заставил аудиторию дождаться окончания процесса. Таким образом, совещание зашло в тупик. Такого персонал Дома творчества еще не видел.
Тщательно выбрившись, требовательный гость из Москвы поставил ультиматум: «После завтрака я уйду на рынок. Вернусь через час. Так вот, чтобы к моему приходу была комната. Или я поселюсь здесь, у вас в кабинете». И пошел набирать калории: «Когда через час я вернулся с рынка, меня ждала сестра-хозяйка. Почему-то чудом нашлась свободная комната, в которой все было чисто, убрано и вполне уютно. При этом ощущалось, что несколько дней в ней никто не жил. Комната оказалась на пятом этаже».
Вообще-то Эльдару Александровичу крупно повезло – по правилам внутреннего распорядка вовремя не приехавший отдыхающий лишался возможности поселиться в номере. Такова была инструкция. То есть его, конечно, могли где-нибудь разместить, но только в порядке общей очереди. И не в новеньком кирпичном корпусе, а в деревянной, видавшей виды дачке с общими удобствами. Странно, что для Рязанова, известного бичевателя пороков советской повседневности с ее повсеместной нехваткой всего и вся, это стало неожиданностью. И пренебрегать выпавшей удачей – то есть дефицитной путевкой в престижный Дом творчества, которой хотели бы воспользоваться в теплое время года многие (не только писатели, но и артисты, академики, художники), ему не следовало. Это было все равно, что опоздать на поезд.
Например, другой режиссер – Юрий Петрович Любимов, отродясь не состоявший в Союзе писателей, ни разу не опоздал к началу заезда (интересное слово – как на ипподроме, у лошадей). Его здесь всегда принимали с распростертыми объятиями. Театр, возглавляемый Юрием Любимовым, обладал фантастической популярностью у зрителей, а билеты стали своеобразной валютой, которую можно было обменять, например, на покрышки для новых «Жигулей». Юрия Петровича можно было часто встретить в Дубулты в 1970-е годы. И жил он отнюдь не в холле с роялем. С ним мы еще повстречаемся.
Интересно, что все номера в Доме творчества писателей, обставленные стандартной мебелью, походили один на другой. Люксовыми их, конечно, не назовешь, но для творчества вполне подходили. На каждом этаже было по шесть однокомнатных номеров и по четыре двухкомнатных. И никакой роскоши, – чтобы ничто не отвлекало от работы. Таким образом, для всех были созданы одинаковые условия. Дадим слово самому директору – Михаилу Львовичу Бауману, денно и нощно находившемуся на рабочем месте. В июле 1975 года он рассказывал латышскому журналисту и писателю Александру Ольбику:
«Наш Дом творчества в 1973—74 гг. занимал 1-е место во Всесоюзном соцсоревновании среди подобных домов творчества. Пока он считается лучшим в Союзе. Правда, в Пицунде возводится современное здание, в котором, как и у нас, будут отдыхать писатели со всего Советского Союза. Но это пока перспектива. А мы уже сейчас имеем девять комфортабельных этажей, на каждом из которых отдыхает всего 13 человек. Потолочный обогрев и кондиционеры создают в жилых помещениях мягкий микроклимат. В каждой комнате установлен телефон… У нас отменная звукоизоляция, стук пишущих машинок совершенно не слышен в соседних помещениях»{21}. Разве плохо? А на каждом этаже висело объявление: «Тихо! Здесь работают писатели!»
Но если все номера были одинаковыми, то почему ценились именно последние этажи? А потому, что оттуда открывался потрясающий вид на взморье и окрестности. Чем ниже этаж, тем чаще взгляд из окон упирался в сосны, тем меньше были видны Рижский залив и живописно протекающая река Лиелупе – чудесная прибалтийская природа. А какой был закат! Хоть меняй профессию и вступай в Союз художников. Сегодня красивый вид из окна назвали бы бонусом, содрав за это еще и деньги с отдыхающего. А тогда за дополнительную плату купить себе возможность наслаждаться пейзажем было нельзя – только лишь «заслужить». Такова была специфика советской повседневности.
21