Полный отказ от спиртного в иллюзорных представлениях большевиков носил антибуржуазный характер. Безалкогольный досуг сознательных пролетариев должен был стать антиподом практик повседневной жизни высших слоев царской России. Представления идеологов и руководителей советского государства о природе алкоголизма тоже носили утопический характер. Новая власть восприняла традицию отрицательного отношения к пьянству. Но оно было объявлено пережитком капитализма, проявлением, как выразился Ленин на II Всероссийском съезде профсоюзов, «…традиционной психологии капиталистического общества»[10]. Программа РКП(б) причислила злоупотребление спиртным к «социальным болезням», развивающимся на почве общественной несправедливости. Предполагалось, что при социализме не будет причин, порождающих пьянство. Пока же развитию порока отчасти должен был воспрепятствовать декрет правительства «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Он в определенной мере подтверждал «сухой закон» 1914 г. Кроме того, по инициативе Ленина в план ГОЭЛРО было внесено дополнение следующего содержания: «Запрещение алкоголя должно быть проведено и далее в жизнь, как безусловно вредного для здоровья населения»[11]. Эта последняя фраза характеризует свойственную большевистскому режиму хаотичность и непоследовательность при решении многих вопросов. Запрещая продажу алкоголя, большевики одновременно заявляли, что у рабочих и нет особой потребности в нем. А разработав в декрете «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта…» систему наказаний за появление в нетрезвом виде в общественных местах, властные структуры не добивались осуществления ее на практике, уповая на сознательность революционного народа.
Действительно, большевики явно идеализировали облик рабочего класса — того социального слоя, который должен был определить моральный климат в новом обществе. Ленин, по воспоминаниям К. Цеткин, совершенно серьезно считал, что «пролетариат — восходящий класс… не нуждается в опьянении, которое оглушало бы его или возбуждало. Ему не нужно ни опьянение половой несдержанностью, ни опьянение алкоголем»[12].
Идеологи и руководители пролетарской революции не могли себе представить, что злоупотребление спиртными напитками — порок достаточно живучий. В классической теории девиантности алкоголизм связан с состоянием аномии, при котором особенно ощутимы подмеченные Мертоном жесткие ограничения доступа большей части населения к специфическим символам успеха[13]. Реакцией на подобную общественную ситуацию в большинстве случаев является отклонение от обычных форм поведения, и виды этого отклонения различны — от откровенного бунта до ретритизма (ухода от действительности). Ретритизм выражается, прежде всего, в пьянстве и наркомании. В своих более поздних работах Мертон разграничивал аномию в обществе в целом и аномию как состояние индивида[14]. В последнем случае человек, избравший алкоголь и наркотики как способ ухода от действительности, тяготится не абстрактной ситуацией социального неравенства в целом, а собственной социальной неустроенностью. Люди, испытывающие подобные чувства, наличествуют в любом обществе[15].
Большевикам же казалось, что общественное неравенство было устранено уже в 1917 г. первыми же декретами советского правительства, а социальная неустроенность — удел остатков эксплуататорских классов. Однако это чувство испытывали многие рабочие, чьи социальные ожидания советская власть вовсе не оправдала[16]. Таким образом, ситуация и в советской России, и в Петрограде в начале 20-х гг. вполне может быть охарактеризована как аномическая — в общем и в индивидуальном контексте. Государственно-идеологическая установка на априорно заданное высоконравственное поведение пролетарской массы не способствовала созданию в начале 20-х гг. принципов социального контроля над группами населения, предрасположенными к алкоголизму и пьянству и склонными к ним. Борьбой со злоупотреблением спиртным лишь изредка занимались отдельные партийные и комсомольские организации, принимая директивы почти анекдотического характера: «Губком РКСМ постановил: к перерегистрации (к февралю 1921 г. — Н. Л.) все члены губкома должны бросить пить, для рядовых комсомольцев — срок до 1 апреля»[17]. Предпринимались попытки проведения общественных судов над пьяницами. Но все же это были отдельные факты, лишний раз подтверждающие ориентацию большевиков на быстрое изживание фактов злоупотребления алкоголем.