Ценным подспорьем в разработке методологической парадигмы исследования являются работы западноевропейских и англо-американских исследователей, посвященных анализу сталинской аграрной модернизации на различных ее этапах. Понять логику послевоенного развития аграрного сектора СССР невозможно без учета и критического анализа данного научного знания. Необходимо отметить, что совершенно иначе, чем в советской традиционной историографии, освещается история советского крестьянства в зарубежной историографии, в особенности в англо-американской русистике. На протяжении практически всего ХХ в. западноевропейская и североамериканская исторические школы, опираясь на свидетельства советских иммигрантов и отрывочные архивные сведения, стремились воссоздать объективную картину жизни советского крестьянства, восстановить «триумфы и трагедии» советской деревни.
В 1986 г. в Лондоне вышла знаменитая работа Р. Конквеста «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом», одно из первых исследований, посвященных трагическим страницам истории российского крестьянства ХХ в. – коллективизации и последующего за ним голода в 30-е годы[258]. Автор, скрупулезно анализируя механизмы аграрной политики Сталина и коммунистической партии, приходит к выводу о рукотворности страшного голода, разразившегося в хлеборобных районах СССР, унесшего по самым скромным подсчетам жизни 7 млн советских граждан[259]. Р. Конквест, опираясь на свидетельства очевидцев, отдельные архивные данные, информацию, извлеченную из официальной советской печати 30-х годов и речей государственных деятелей, констатирует, что в результате коллективизации «было уничтожено все старое крестьянство, а вместе с ним вырублены и исторические корни русского, украинского и других народов». Причины голода были следующими: «.взимание непосильных налогов на урожай, конфискация продовольствия у населения, а также пресечение какой-либо поддержки голодающим извне, даже из других районов Советского Союза»[260]. Введенные в предколлективизационные годы высокие планы хлебозаготовок и принудительное изъятие товарного зерна привели к снижению темпов роста сельскохозяйственного производства. Крестьянство вновь почувствовало себя обманутым и со страхом ожидало повторения политики «военного коммунизма»[261]. По мнению Р. Конквеста, рынок как канал сбыта продукции в глазах крестьянства потерял надежность, ибо государство в любой момент могло отменить рыночные механизмы и перейти к прямым реквизициям. Достоверно проиллюстрированы автором практики принятия сельским сходом обязательств по выполнению завышенных размеров хлебозаготовок. Фактически повсюду крестьяне вначале отказывались их утверждать и выполнять. Уполномоченные партии и властей в ответ на такой отказ объявляли сельских ораторов «кулаками» и «подкулачниками». По отношению к ним «применялись аресты, обыски, штрафы, конфискация имущества или даже расстрел». В результате таких действий властей сельчане выражали свою готовность выполнять завышенные планы поставки хлеба государству. По мнению автора, к советской власти большинство крестьянства было настроено негативно и даже враждебно. Инициированная властями политика раскулачивания преследовала одну единственную цель: «уничтожить самую производительную часть крестьянства и подорвать стимул к работе у остальных», обезглавить и сломить его сопротивление коллективизации[262]. Сама же коллективизация должна была положить конец «частичной независимости крестьянства, уничтожить элементы свободной рыночной экономики и остатков буржуазии», что, несомненно, с точки зрения марксистской идеологии было безусловным благом[263]. Конквест показывает и традиционный крестьянский мир, в котором господствуют взаимовыручка, социальная ответственность и т. д. Он приводит примеры, как представители сельсоветов, обычные крестьяне, пытались помочь обвиненным в кулачестве. Большинство сельского социума было против раскулачивания, прятало кулаков и кулацкую собственность, предупреждало друзей и знакомых о возможных обысках. А во многих случаях «они собирали подписи под петициями в защиту кулаков»[264]. И самое главное: Р. Конквест ставит под сомнение главный тезис советской историографии о причинах перехода к политике сплошной коллективизации. По его мнению, не стремление выкачать из деревни средства для индустриализации двигало лидерами коммунистической партии, а стремление превратить крестьян в обычных сельскохозяйственных рабочих. Эффект от изъятых из села средств был минимальным и практически не покрыл расходов, связанных с проведением насильственной коллективизации. Ее итоги Конквест оценивает однозначно негативно: «.жизнь на селе скатилась до беспрецедентного уровня нищеты. Реальная стоимость трудодня и в денежном выражении и в продуктах, получаемых на трудодни колхозниками, оставалась чрезвычайно низкой и абсолютно недостаточной для удовлетворения их самых минимальных нужд»[265] и само коллективное сельское хозяйство оказалось малопродуктивным и неспособным к конкуренции в мировом масштабе по уровню производительности труда.
258
Конквест Р. Жатва скорби: Советская коллективизация и террор голодом. London, 1988. 620 c.
259
Зима В.Ф. Голод в СССР. 1946-1947 гг.: происхождение и последствия. М.: Институт российской истории РАН, 1996. С. 8.