Худшие из таверн служат местом встречи для всего «дна» Стамбула, и требуется особая бдительность полиции, чтобы эти подонки и пьяные янычары после «хорошо проведенного вечера» расходились по домам и казармам более или менее мирно, без очередного ночного буйства. Пьяницы на ночных улицах — вовсе не редкость. Среди них немало женщин (легкого поведения и немусульманок, по большей части). Наверное, именно такого рода «социальный элемент» как раз и устраивает всяческие бесчинства в хамамах и мирных кварталах столицы.
Проституция Стамбулу хорошо известна, а в некоторые эпохи она выставляет себя напоказ не только по вечерам, но и средь бела дня. При Селиме II некоторые проститутки достигали известности, сравнимой с той, какой пользовались крупнейшие тогдашние поэты. Действуют публичные дома, персонал которых регулярно обновляется путем набора среди гречанок, евреек, армянок, черкешенок, даже европейских женщин. Есть среди них и мусульманки — сирийки, персиянки, даже турчанки. Одни проститутки (и их большинство) избирают в качестве поля деятельности таверны, другие слегка вуалируют свою истинную профессию, выступая в роли продавщиц каймака в лавках каймакчи. В конце XVI века кварталы с наихудшей репутацией в этом смысле — Галата, Топхане и Эюб. В Эюб проститутки слетаются как мухи на мед, потому что гробница святого привлекает к себе множество паломников, немало из которых не в силах устоять перед соблазном. Неверные устроили там и кабаки, и лавки по продаже каймака, которые выполняют функцию домов свиданий. Мурад IV пытался суровыми мерами остановить распространение проституции в святом месте: множество проституток было арестовано, неверные изгнаны из Эюба, лавки, изобличенные как гнезда разврата, закрыты. Однако султан не мог предвидеть всех последствий своих решительных мер: теперь уже в разных кварталах собственно Стамбула как-то вдруг и сразу стали одна за другой открываться прачечные. За этой благонамеренной вывеской скрывались все те же дома свиданий, дома терпимости, по отношению к которым столичная полиция проявляла терпимости больше, чем нетерпимости; и эта ее высокая толерантность не оставалась, конечно, без вознаграждения{477}.
Личные встречи, даже частные собрания, весьма распространены. Стамбульцы народ общительный: они любят ходить в гости и принимать у себя гостей, любят за чашкой хорошего кофе, покуривая свой чубук, поболтать о том и о сем, а заодно уж и решить все вопросы мироздания. На свои собрания они часто приглашают поэтов, а если хозяин дома принадлежит к высшему обществу и располагает достаточными средствами, то он созывает гостей на спектакль с музыкой, пением и танцами. По словам Эвлийи Челеби, в Стамбуле середины XVII века было более шести тысяч музыкантов{478}, среди которых следует выделить «музыкантов на государственной службе», размещенных по казармам вблизи Сераля. Их обязанности состояли, во-первых, в исполнении утренних серенад, посвященных падишаху и видным особам после их вступления в новую, еще более высокую должность, и, во-вторых, в том, что они должны были в урочный час будить весь дворцовый персонал, дабы он успел приготовиться к утренней молитве. Эти музыканты объединены в особый корпус мехтеров. Принадлежность к нему почетна, и его члены хорошо вознаграждаются. Однако он не входит в состав городских корпораций и корпорацией не является. Другие музыканты распределяются на группы соответственно тем инструментам, на которых играют. Они находятся в подчинении у своего шефа, сазендебаши. Всего же этот видный персонаж культурной жизни столицы руководит 71 музыкальной корпорацией исполнителей на струнных, духовых и ударных инструментах.