Не знаю, сколько времени я бродила по академии, но в какой-то момент осознала, что стою подле двери той злополучной башни и смотрю на замок. И какой черт, меня сюда привел? От нечего делать, толкнула дверь, та на удивление распахнулась, приглашая войти. Почему бы и нет.
Время было не столь поздним, и луна только отвоевывала свои права на небе. Площадка оказалась пуста, на что я лишь вздохнула. Уже не знаю, с облегчением или с сожалением. Подошла чуть ближе к краю, задрала голову и застыла в таком положении. Ни о чем не думая, ни чего не желая. Сумерки с каждым ударом сердца сгущались все больше и больше, но мне не хотелось возвращаться. Спустя какое-то время, я шестым чувством ощутила за спиной чужое присутствие. Обернулась медленно, без резких порывов.
Вэйридаар сидел по своему обыкновению на голой земле, устремляя взгляд в небо. Теперь он был не в одной тонюсенькой рубашке, а в камзоле, доходящем до середины бедра.
- Девочка, у тебя есть мечта? – разрушил он тишину, когда как я осознала, что уже довольно долго разглядываю его черты лица. Было неожиданным услышать такой вопрос из уст мужчины. Мечты есть у всех и у меня, разумеется, поэтому киваю. – И какая же?
- Увидеться с родителями и сестрой, – понизив голос едва ли не до шепота, признаюсь я.
Вэйридаар поймал мой взгляд. Господи! Снова эти мертвые и ничего не видящие глаза. По коже пробежал озноб. Бежать, бежать, как можно дальше!
- А у вас? – пролепетала я, чтобы хоть как-то разбавить повисшую паузу. Сама же стала пятиться к выходу.
Ректор страшно улыбнулся. Знаете, как улыбаются маньяки-садисты – вот что-то наподобие. «Только бы день не закончился на трагичной ноте!» – как мантру шепчу себе. По бледному лицу прошла судорога, затем оно исказилось, словно бы изнутри распускалась боль, причиняя сильные муки. Руки схватились за голову. Сквозь жатые губы я еле различила:
- Пошла вон!
И я бы точно послушалась, душа так уже давно сбежала, но от страха я забыла, как двигаться. Вэйридаар скрючился на полу. Из носа потекла струйка крови, орошая воротник рубашки.
- Сказал же, убирайся, – и тут же неведомая волна подхватывает меня и вышвыривает на лестничный пролет. Дверь с лязганьем захлопывается.
На трясущихся ногах я стала спускаться вниз. Что с ним такое? Память заворошилась, припоминая случай в пещере, когда меня хотели сварить словно муху, но не тронули. Тогда ректор тоже пребывал в невменяемом состоянии. Может он нуждается в помощи, а я как трусливая ослица сбегаю. Развернулась на сто восемьдесят градусов и заторопилась обратно, но дверь не поддалась, не иначе ректор применил магию, и теперь не развеяв ее не войти. И какие теперь твои действия? Хотелось наплевать и отправиться восвояси, но совесть не позволила, а еще не позволило сострадание. Оно и придало скорости.
В лабораторию декана я влетела, словно бы за мной гналась свора оголодавших собак. Не расшаркиваясь у порога, ввалилась внутрь, надеясь, что за подобную бесцеремонность мне не залепят ножом в лоб. К слову, ножом не залепили, декан рассматривал в руках синюшные потроха, склонившись над книгой.
- Магистр, там... – захрипела я, держась рукой за покалывающий бок. Что «там» застряло в горле, поскольку я не успела притормозить перед лужей крови, разлитой на полу, и по инерции проехалась вперед; с визгом зацепила кишки и свалилась в открытый и кем-то занятый прогнивший гроб, который стоял подле разделочного стола. Чавк, представление дополнилось звуковыми спецэффектами.
- Что, Старикова, что там? – ласково переспросил декан, сузив глаза до щелочек и выбивая барабанную дробь о трухлявый бортик. Звук выходил приглушенным, но оттого не менее устрашающим.
- Там, там, ректору плохо, – всхлипнула я и подала дрожащую руку, силясь не косить лазом на покоившиеся на груди кишки.
- Опять он за свое! Я же просил не пользоваться магией, – едва ли не стирая эмаль с зубов, проскрежетал мужчина, затем тяжело вздохнул и приказал: – Лежи, Старикова, материал, на который ты так благополучно возлегла, достался мне с трудом. Было бы крайне расточительно изгваздать его в грязи. Нам предстоит долгая и кропотливая работа, так что терпи, глупость должна быть наказуема.