Юник:Я тоже, как Пере, всегда спрашиваю мнение женщины.
Бретон:По-моему, это колоссально. Феноменально. Сколько осложнений…
Юник:Почему Бретон считает колоссальным поинтересоваться мнением женщины?
Бретон:Потому что так не принято.
Юник:Противоположное может быть не принято.
Бретон:Мне плевать…»
Вот вам весь Бретон — вождь и мачо. Но все это уже тогда было опубликовано полностью. И это еще не самая оживленная дискуссия. Ее тон повысился, когда речь зашла о педерастии. Бретон заявил: «Я обвиняю педерастов в том, что они навязывают людской терпимости умственную и моральную недостаточность, стремясь возвести ее в систему, и парализуют все уважаемые мною начинания. Я делаю несколько исключений из этого правила, в том числе совершенно особое — для Сада».
Вступление в игру Арагона придает делу новый поворот: «Я считаю педерастию формой сексуального поведения наряду с другими формами сексуального поведения. Со своей стороны, я не подвергаю ее нравственному осуждению…
Бретон:Я категорически не желаю продолжать дискуссию на эту тему. Если она превращается в рекламу педерастии, я сразу же из нее выхожу.
Арагон:Никто не собирается делать рекламу педерастии. Дискуссия принимает реакционный характер. Хочу пояснить, что ответил так по поводу педерастии только потому, что речь зашла о ней. Я хочу поговорить обо всех формах сексуального поведения.
Бретон:Можно мне выйти из разговора? Пусть я прослыву мракобесом в данной области».
Это весьма показательно. Но мы услышим и другие, столь же откровенные слова, когда Арагон с Бретоном сцепятся снова во время того же заседания:
«Бретон:В какой мере, как считает Арагон, эрекция необходима для полового акта?
Арагон-.Определенная степень необходима, но что касается меня, у меня никогда не было полной эрекции.
Бретон:Ты считаешь, что это досадно?
Арагон-.Как и любая другая неприятность физического свойства, но не более того. Я жалею об этом не больше, чем о том, что не могу поднять пианино».
Спор накаляется с последним ответом Арагона:
«Я хочу заявить, что в большинстве высказанных здесь ответов меня смущает сквозящая в них идея неравенства мужчины и женщины. Я считаю, что не стоит говорить о плотской любви, если не принять за основу ту истину, что мужчина и женщина пользуются в ней равными правами.
Бретон:Кто утверждал обратное?
Арагон:Поясню: значимость всего вышесказанного мне кажется в определенной степени подорванной заведомым господством мужской точки зрения».
Разговор тотчас поворачивает в другую сторону. Позже Бретон спросит ни с того ни с сего: «Допустим, женщина, которую вы можете полюбить априори, отдается вам сразу, как только вы того пожелаете. Будете ли вы любить ее больше или меньше, чем женщину, которая долго не утоляла ваше желание?»
Все это, повторяю, почти тотчас могли прочитать их подруги. Симона, с которой Бретон не развелся. Сюзанна. Да и Нэнси, которой, впрочем, вряд ли бы понравился такой моральный стриптиз, в который вовлекли и ее саму, не спросив согласия. По этому поводу в группе, как мы уже убедились, мнения уже разошлись. Навиль говорит, что вступил в конфликт с Бретоном: «По крайней мере (таково было мое предложение), было бы уместно дать почитать нашим женам или подругам тексты, которые имели отношение к ним вообще, если не в частности… Раз уж мужчины оставляют за собой право рассуждать об условиях сексуального наслаждения, пора передать слово и женщинам… Что на это ответить? Бретон же считал, что это сопоставление имело целью прежде всего подвергнуть испытанию участников дискуссии, которые и так уже старались изо всех сил прикрыть свое сексуальное поведение литературными сублимациями всякого порядка… Опыт был небольшой, но первый в своем роде, он должен был привести в замешательство защитников величайшего табу в нашей цивилизации. С другой стороны, женщины сами должны были проявить интерес к опыту такого рода, как и к любому другому, мы не могли требовать того, что нам не предлагали».
Навиль отмечает, что «сюрреализм столкнулся в этой области с трудностями, которых не преодолел до сих пор. В ученых и прочих сочинениях о сюрреализме, появляющихся одно за другим [это было опубликовано в 1977 году], упорно ни слова не говорится об «Исследованиях сексуальности»… Главные участники первоначально преследовали лишь узкую цель: подвергнуть взаимной проверке самих себя… В их ответах говорится о разочарованиях, неудовлетворенности, ограничениях, обманутых надеждах, о «почти». Ничего похожего на торжество культа, провозглашаемого тупицами».
Последующие заседания практически не добавили ничего нового к первым, разве что искренность новых участников. Макс Эрнст: «Я хотел бы изложить свое мнение о наслаждении женщины. По-моему, все зависит от веры женщины в любовь. Мне кажется, я отмечал у некоторых женщин наслаждение, которое было вызвано не самим половым актом, а тем, что за ним следовало (например, словами)». Это породило дискуссию о том, может ли мужчина получать иное наслаждение, нежели от эякуляции.
Совсем другим было выступление Арто на шестом заседании, 3 марта 1928 года: «Я считаю, что сексуальная область — это нечто личное, совершенно частное и закрытое. Я испытываю это, как любое другое явление в жизни, но ничего особого не жду… Способен ли подобный опрос допустить дискриминацию между искренними людьми и всеми прочими? Я нахожу сексуальность отталкивающей саму по себе и охотно избавился бы от нее. Я бы хотел, чтобы все люди к этому пришли. Я уже замучился быть рабом отвратительных влечений. И тем не менее я допускаю, что в определенных случаях этому можно предаваться, как своего рода смерти, но тогда это принимает форму недостойного отчаяния».
Бретон поворачивает разговор в другую сторону: «Цель дискуссии — отдать должное сексуальному влечению в любви.
Арто:Бывали ли в вашей жизни случаи, когда, безо всякого трепета любви и при весьма легком влечении к женщине, вероятно, физического порядка, вы испытали большое сексуальное наслаждение?
Бретон:Я, можно сказать, никогда не испытывал сексуального «наслаждения». Каждый раз, занимаясь любовью с женщиной, я, возможно, не испытывал уверенности в том, что люблю ее, но и не был уверен в том, что не люблю ее».
Взгляд «с расстояния» снова дает Навиль: Арто «поносил секс на чем свет стоит. Он проклинал его в женщинах; это черное пятно на их представлениях о любви. Что касается мужчин, то именно в нем был корень запущенности и вырождения. Массон рассказал об одной его выходке: «Бретон не любил балов, он не умел танцевать. Мы же с Арагоном и Лейрисом сходили с ума от современных танцев. Как-то ночью Арто (аскет другого рода) ворвался в одно ночное заведение, пользовавшееся дурной славой, и замахнулся на нас тростью: «Что вы делаете в подобном месте?» Нам было весьма не по себе.
«Да, мы здесь, потому что нам не спится. — Ну так идите в другое место!»».
Новый поворот разговора вызван глубоким пессимизмом Кено: «Я до сих пор не повстречал ни одной женщины, с которой смог бы жить…
Превер: На это никто не сможет возразить.
Бретон: Ямогу… Не знаю, повстречал ли я эту женщину. Если я ее встретил, она не потеряна для меня. Если нет, я уверен, что встречу ее…
Эрнст:Мне интересно, по какой причине некоторые всё еще живы. К примеру, Кено; я бы охотно подарил ему веревку.
Кено:Я умер бы ради любви или революции, но прекрасно знаю, что не встречу ни той, ни другой.
Бретон:Вот типичное контрреволюционное заявление…
Кено:Доверие к жизни, каким бы оно ни было, кажется мне антисюрреализмом.