Подозрения регента, вероятно, были небеспочвенны: Ушаков был «весьма склонен» к матери императора Анне Леопольдовне, а потому тотчас после свержения Бирона его дело поручили расследовать именно Ушакову. С момента вступления в регентство Анны под указами по Тайной канцелярии уже не встречается подпись Трубецкого. Указ за подписью «именем Его Имп. Вел. Анна» от 13 февраля 1741 года повелевал Ушакову все экстракты по делам «подавать прямо нам, а не в Кабинет». Некоторые указы того времени по розыскам канцелярии подписаны Анной Леопольдовной (от имени венценосного сына); сохранились и экстракты дел с собственноручными резолюциями регентши.[58]
Смена недолгого царствования младенца Иоанна Антоновича на «отеческое» правление Елизаветы Петровны (1741–1761) ничего в деятельности этого ведомства существенно не изменила – Тайная канцелярия оказалась необходимой и дочери Петра Великого. Однако Елизавета, в отличие от тетки и сестры, не имела привычки ставить на экстрактах письменные резолюции – их записывал Ушаков за своей скрепой. Канцелярия и ее правитель были облечены полным доверием императрицы[59] при невмешательстве в их дела ни Сената, ни Синода, ни созданной в 1756 году Конференции при высочайшем дворе.
В конце некоторых канцелярских решений елизаветинского царствования есть приписка: «сие определение всеподданнейше доложить ее императорскому величеству». Вероятно, практика Тайной канцелярии того времени предполагала вынесение приговоров без доклада императрице и ее санкции, и лишь немногие случаи требовали высочайшего утверждения (на канцелярских приговорах последнего десятилетия царствования Елизаветы исследователи не обнаружили ни одной такой оговорки). В одном деле приводится объяснение такой избирательности: «понеже оныя их ‹…› вины не в весьма важных терминах состоят, ‹…› а ныне приходят к совокуплению его императорского высочества с ее императорским высочеством торжественныя дни (бракосочетания наследника Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны. – И. К., Е. Н.), и для того таковыми докладами ее императорское величество ныне утруждать времени быть не может». Если же со стороны верховной власти предполагался интерес, осторожный Ушаков передавал дело на решение государыни. Так, когда в 1745 году лейб-компанец Базанов объявил за собой «слово и дело», то Ушаков не осмелился в «определении» даже предложить проект приговора, заявив, что «в Тайной канцелярии решения о нем, Базанове, учинить без высочайшего ее императорского величества соизволения не можно».[60]
Тайная канцелярия при Елизавете работала не менее активно; но сокращение репрессий по отношению к дворянству исключало повторение процессов против знати, подобных хорошо известным «делам» аннинского царствования: Д. М. Голицына (1737), князей Долгоруковых (1739), А. П. Волынского (1740).
В следующий раз политический сыск попытался реорганизовать Петр III (1761–1762). О его активном вмешательстве в дела учреждения говорить не приходится: в начале его царствования количество и объем докладов императору тогдашнего главы канцелярии П. И. Шувалова сильно сократились, а 21 февраля 1762 года государь упразднил Тайную канцелярию. В манифесте о ее ликвидации говорилось, что Петр I учредил ее из-за «неисправленных в народе нравов»; однако они уже явно изменились к лучшему, и «с того времени от часу меньше становилось надобности в помянутых дел канцеляриях; но как Тайная розыскных дел канцелярия всегда оставалась в своей силе, то злым, подлым и бездельным людям подавался способ, или ложными затеями протягивать вдаль заслуженные ими казни и наказания, или же злостнейшими клеветами обносить своих начальников или неприятелей». Вместе с ликвидацией Тайной канцелярии отменялась и зловещая формула: «Ненавистное изражение, а именно: слово и дело не долженствует отныне значить ничего; и мы запрещаем не употреблять оного никому; а естли кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и безчинники».[61]
В марте-апреле 1762 года сенаторы разбирали дела упраздненной канцелярии и решали, что делать с ее арестантами: кого – на свободу, кого – в монастырь, а кого – в Нерчинск. Правда, сам император еще 7 февраля повелел «учредить при Сенате особую экспедицию на таком же основании, как было при государе императоре Петре Втором». Манифест о ликвидации Тайной канцелярии не отменял дел «по первым двум пунктам», о которых по-прежнему, то есть письменно и устно «со всяким благочинием» полагалось доносить «в ближайшее судебное место, или к воинскому командиру», или в «резиденции» доверенным лицам императора Д. В. Волкову и А. П. Мельгунову. Теперь только не разрешалось принимать свидетельств от колодников и арестовывать оговоренных без «письменных доказательств». Разбираться с доносами должны были те же люди, что и раньше: уже через неделю после выхода манифеста сенаторы распорядились перевести штатных сотрудников Тайной канцелярии в прежнем составе и с тем же жалованьем на новое место службы – в Тайную экспедицию; возглавлял их назначенный сенатским секретарем асессор С. И. Шешковский.[62]
62
См