Таков портрет.
К какому кругу принадлежит эта модница? Не к знати, а к парижскому бюргерству, к разношерстному бюргерству, на котором деньги и вкус к сомнительной роскоши уже оставили первые следы разложения. Именно против этой тревожной тенденции, считавшейся порчей нравов, и были направлены королевские ордонансы, ограничивающие расходы на роскошь.
Они соответствуют мнению, выражаемому многими авторами: пышность костюма и убора, изысканная элегантность должны быть уделом лишь знатных дам, которых к этому некоторым образом обязывает положение. Но через три четверти века после выхода этих законов ничего не изменилось, и опечаленные критики нравов по-прежнему сетовали на кокетство женщин низкого положения, даже горничных и служанок, красующихся в меховых плащах[274].
Глава IV.
Гигиена и здоровье
Легко найдешь повод посмеяться, читая в старых сочинениях записи, относящиеся к медицинским рецептам и старинным методам терапии. Не только лекари, слабо уверенные в своих знаниях, прибегали к иллюзиям и заблуждениям астрологии в расчете произвести выгодное впечатление на пациентов. Даже как будто вполне серьезные люди искренне принимали таковые на веру или считали достоверными фактами. В головах людей, которые приготовляли и прописывали лекарства, часто царила причудливая смесь религии, веры в силу влияния звезд и расчета на таинственное воздействие каббалистических формул. Это выглядело тем комичней, что очень странной была природа самих этих средств. Действительно, читать «Отче наш», врачуя перелом с помощью порошка из смеси имбиря и корицы[275], — значит нелепо смешивать земное и небесное. Трудно углядеть вмешательство высших сил и в указаниях привязывать свинью к кровати спящего летаргическим сном или пользовать апоплектика львиным мясом, скорпионьим жиром и муравьиными яйцами[276].
Неудивительно, что пациенты не всегда легко верили советам такого рода. «Ах, избавьте нас от лекарей! — восклицает один из них[277]. — Я побывал у них в руках, у меня есть опыт. Они считают больным весь мир. Рассмотрят вашу мочу — и ну рассуждать о ней, и откроют в ней признаки ста болезней! У вас жар и небольшой сухой кашель — они найдут у вас чахотку, или водянку, или меланхолию; они припишут вам опухоль, или сердцебиение, или паралич. Невозможно даже вообразить, во что заставляет людей поверить хитрый мошенник, краснобай и неуч: захоти он, и те пойдут на луг щипать траву. Так поступают лекари, и все они поддерживают друг друга. Чего только они вам не порасскажут! Они будут уверять, что приехали из Салерно, что посылали за лекарствами в Вавилон, и тут же примутся разглагольствовать о заражении желчи, о слизи, о возбужденной печени, ссылаясь на Галена, Рашида и Авиценну и выражаясь темно и неясно. Они навяжут вам свои дрянные пилюли, стоящие безумных денег, свои кашки, свои "диадраконы", и розовое масло, и фиалковое масло, и "diarrhodon Julii" (знаменитую кашку), и жемчужный порошок, и морозник. Да, конечно, есть среди них отдельные медики — редкие, словно розы в крапиве, — которые могут дать вам дельный совет: чтите их и при крайней нужде обращайтесь к ним. Но после этого пусть идут они к черту со всей своей физикой, пусть не запрещают нам того и сего, пусть не мешают есть в свое удовольствие жирных каплунов, смаковать пряные соусы и пить доброе светлое вино!» Таков вывод, и с ним также согласен и тот[278], кто заявляет: «Мне милее хороший хлеб, хорошее вино и хороший воздух, чем все мази и все "травяные настои" этих людей».
Эти розы в крапиве, о которых говорит сатирик, возможно, были не столь уж редкими, как он утверждал: несомненно существовали знающие и добросовестные врачи, чьей мудростью пренебрегать не следовало и к чьим предписаниям можно было отнестись с доверием и извлечь из них пользу. И все-таки даже в самых здравых сочинениях, дошедших до нас, много странностей. В число таких сочинений входит в первую очередь «Regimen Salernitanum», то есть руководство по сохранению здоровья на основе доктрины Салернской школы. Оно особо интересно тем, что это не столько книга по терапии, сколько учебник диететики, и его предписаниям, очень популярным, действительно следовало много людей[279]. Здесь не место заниматься критикой встречающихся в нем бредней и фантазий, вычленяя верные мысли; довольно бросить на него беглый взгляд и рассмотреть таким, каков он есть, со всей смесью здравых мнений и детских глупостей.
274
См.