Потом речь зашла о походе Карла, графа Анжуйского и Прованского, брата короля: папа умолял его завоевать корону Сицилийского королевства, чтобы обеспечить охрану интересов церкви в Италии. Принцу были нужны субсидии и войска. Но король Франции колебался, не предоставляя всего необходимого. Папа нажал на своего легата в Париже, чтобы тот привлек общественное мнение на сторону этого проекта; в обществе вновь стали ходить поэмы, которые сочинялись и распространялись именно с целью пропаганды этого предприятия. Успех графа воодушевил толпу: парижская улица, на которой стоял его дворец, получила имя улицы Короля Сицилии, а сам дворец так и назвали — Королевским Домом. Но притеснения и жестокости, к которым нового короля побуждало пристрастие к роскоши и празднествам, навлекли на его голову проклятия подданных. Попав в опасное положение, он вновь стал нуждаться в помощи, равно как и в защите внутри самой Франции. И опять появились маленькие поэмы, Рютбёф снова призывал слушателей поддержать сицилийского короля, а Адам де ла Аль в «Повести о короле Сицилии» превозносил великодушие, доблесть, сеньориальные добродетели принца, попавшего в угрожающие обстоятельства. Если кому-то интересно, какой публике адресовались поэмы, это объясняет один фарс тех времен: слепой — герой фарса — отправляется по улицам, прося подаяния и распевая; и что же он поет? Как раз «Повесть о короле Сицилии».
Таким образом, народ интересовался и внутренними, и внешними делами, и на сам народ также обращали внимание. Отсюда — литература политическая, полемическая и, если можно так выразиться, публицистическая. Это не считая всего того, что имеет отношение к классовому соперничеству: ведь если парижский бюргер расчистил себе место в обществе, позволившее ему не тушеваться перед знатью, он это хорошо сознавал, и по произведениям, написанным в его честь, видно, что в повседневной жизни он вел себя с гордостью независимого человека.
Тот факт, что общественное мнение существовало с XIII в., принципиально важен; и один знаменитый критик, догадываясь — без тех доказательств, которыми мы располагаем теперь, — что оно было, уже давно написал[327]: «Так откуда же бралось сопротивление, которое столько раз в нашей истории, несмотря на отсутствие постоянных институтов, ставило власти пределы? Где король Франции встречал единственную силу, вынуждавшую его считаться с ней? в людях, выражавших общественное мнение. Можно было бы показать, как в течение почти всего Средневековья руку королевской власти направлял клирик или, если можно так сказать, публицист, даже когда она, казалось, изо всех сил противилась подобному внушению». В этих нескольких строках много истины; можно разве что уточнить, что не одну только королевскую власть сдерживало это общественное мнение и что, с другой стороны, той же власти довольно часто удавалось обернуть то же общественное мнение на пользу себе.
Глава II.
Религия и мораль
В Средние века религия и мораль были понятиями нерасторжимо связанными, соединенными теснее, чем когда бы то ни было. Религия затрагивала все жизненные проявления; она направляла их в соответствии со своим законом и диктовала людям все их обязанности, даже общественные. Это доминирование или желание обеспечить себе таковое особо чувствовалось во времена Людовика Святого, когда тому благоприятствовали и проповедь нищенствующих орденов, и позиция королевской власти.
Стало быть, религия проникла глубоко в сознание всех людей и приучила их следовать всем правилам, какие она предписывала? в этом можно усомниться. Ведь в тот самый момент, когда проявлялась удвоенная забота о спасении душ и когда одни самоотверженно трудились над обновлением веры, а другие ощущали в себе прекрасное призвание свыше, когда в определенных группах населения широко распространялось благочестие, — тогда же, как в мыслях, так и в действиях иных людей порой обнаруживались удивительно смелые сомнения, сопротивление, оппозиция.