Женой старого рыцаря была прекраснейшая из дам, когда-либо живших во Франции, происходила она из стариннейшего рода Нормандии, была дочерью сеньора де Беланжа. И обладала она всеми достоинствами, надлежащими столь благородной даме: умом великим, и править домом умела лучше любой из дам своей страны, и богата была соответственно. Жила она в доме рядом с домом господина адмирала, и между домами находился подъемный мост. Окружала же оба дома одна стена. Мебель и обстановка в обоих домах были столь редкостны, что рассказ о них занял бы слишком много места. Держали в домах до десяти родовитых девиц, изрядно упитанных и одетых, не имевших никаких забот, кроме как о собственном теле и об угождении своей госпоже. Представьте, сколько же там было горничных.
Я перескажу вам распорядок и правила, которых придерживалась госпожа. Поднималась она утром одновременно со своими девицами, и шли они в ближайший лесок, каждая – с часословом и четками, и усаживались в ряд и молились, раскрывая рты лишь для молитвы; затем собирали фиалки и другие цветы; вернувшись в замок, в часовне слушали короткую мессу. По выходе же из часовни им подносили [серебряное блюдо с] едой, – было много кур, и жаворонков, и других жареных птиц; и они их ели либо отказывались и оставляли по своему желанию, и подавали им вино. Госпожа же редко ела по утрам, разве для того, чтобы доставить удовольствие тем, кто был с нею. Тотчас госпожа с девицами-фрейлинами садились верхом на иноходцев в самой добротной и красивейшей сбруе, какую только можно представить, а с ними – рыцари и дворяне, пребывавшие там, и все отправлялись на прогулку в поля, [и плели венки]. И слышалось там пение лэ, вирелэ, рондо, помпиент, баллад и песен всех видов, что известны труверам Франции, на разные и весьма созвучные голоса. [Уверяю вас, что если бы тот, кто оказался там, мог бы длить это вечно, он не пожелал бы другого рая.]
Направлялся туда капитан Педро Ниньо со своими дворянами для участия во всех празднествах, и равным образом возвращались оттуда в замок в обеденный час; сходили все с коней и входили в пиршественный зал, где были расставлены столы. Старый рыцарь, который уже не мог ездить верхом, ждал и принимал их столь учтиво, что просто чудо, ибо был он рыцарь весьма учтивый, хоть и немощный телом. Когда адмирал, госпожа и Педро Ниньо садились за стол, дворецкий приглашал и остальных к столу и усаживал каждую девицу рядом с рыцарем или оруженосцем. [Блюда подавались весьма разнообразные, многочисленные и хорошо приправленные; в зависимости от того, какой был день, ели мясо, рыбу или фрукты.] Во время обеда тот, кто умел говорить, мог, храня учтивость и скромность, толковать о сражениях и о любви, уверенный в том, что найдет уши, которые его услышат, и язык, который ответит ему и оставит его удовлетворенным. Были там и жонглеры, игравшие на славных струнных инструментах. Когда прочитывали «Benedicite» и снимали скатерти, прибывали менестрели, и госпожа танцевала с Педро Ниньо, и каждый из его рыцарей – с девицей, и длился этот танец около часа. После танца госпожа целовалась с капитаном, а рыцарь – с девицей, с которой танцевал. Потом подавали пряности и вино; после обеда все отправлялись спать. Капитан шел в свою [прекрасно обставленную] комнату, что находилась в доме госпожи и называлась башенной. Едва поднимались после сна, как все садились в седла, и пажи приносили соколов; заблаговременно же бывали выслежены цапли. Госпожа сажала благородного сокола себе на руку, пажи вспугивали цаплю, и дама выпускала сокола так ловко, что лучше и не бывает…
По окончании охоты госпожа сходила с коня, остальные спешивались и доставали из корзин цыплят, куропаток, холодное мясо и фрукты, и каждый ел [и пил, и плели венки], и возвращались в замок, напевая веселые песенки.
[Зимой ужинали с наступлением темноты. Летом есть садились раньше, и после того] госпожа отправлялась пешком в поле забавляться, и дотемна играли в мяч. При факелах возвращались в зал, потом приходили менестрели, и все танцевали до глубокой ночи. Тогда же приносили фрукты и вино, и, откланявшись, каждый уходил спать.
Таким образом проходили дни всякий раз, как при-рлул капитан либо другие гости».
Разве этот текст не кажется нам безупречно точным коментарием к восхитительным миниатюрам того времени? Эти роскошные пиры, эти сцены охоты и танцев, прогулки в полях, среди окружающей замок зелени, обмен любезностями между благородными дворянами и прекрасными дамами, – разве не стали они излюбленными темами композиций для Лимбургов и их соперников?
И все же мы не можем увидеть в этих картинах изображение реальной жизни всего класса господ. Замку Серифонтен, в котором было все, что делает жизнь утонченной и составляет прелесть существования, противопоставить бедные дворянские усадьбы, жалкие дома, нередко отличавшиеся от крестьянского жилища лишь башней или каким-нибудь обвалившимся укреплением, – как, например, те два замка, которые «Юноша»[20] увидел однажды «в бедном и унылом крае»: «Там было несколько жилищ бедных дворян, то есть замки и крепости, но не большие сооружения, а обветшалые дома с убогими оградами. Два таких стояли рядом и казались одинаково бедными. Угловая сторожевая башня была лишена навеса и продувалась насквозь, так что часовой не был защищен от ветра. Точно так же и привратник, насколько я мог заметить, летом не был защищен от жары и солнечных лучей, а зимой холода и мороза…» Принадлежавшая семье Мейньеле небольшая усадьба в Фонтен-ле-Нанжис, хоть и лучше защищенная от непогоды, все же мало напоминала дворец: большой зал, «содержавший три комнаты наверху и две внизу с четырьмя каминами»; просторный хлебный амбар и хлев, кухня, часовня, все «хорошо и надежно» покрыто черепицей.
Именно так, взяв это описание за образец, следует представлять себе большинство жилищ сеньоров; именно в такой скромной обстановке сеньор и его семья вели жизнь, сильно отличавшуюся от той, какую вели Рено де Три и его гости. То, о чем говорится в воспоминаниях Диаса де Гамеса, и то, что изображено на миниатюрах того времени, та блестящая и утонченная жизнь была уделом лишь правителей и очень крупных феодалов, и только в ней выражалась склонность эпохи к роскоши и великолепию.
Стремление аристократии к более «комфортабельной» жизни отражается в изменениях в гражданской и военной архитектуре, благодаря которым древний феодальный замок с конца XIV в. постепенно становился не только крепостью, способной выдержать штурм, но и приятным для жизни местом, а иногда и превращался в настоящий дворец, роскошью внутреннего убранства соперничавший с городскими отелями. Военная архитектура, в ответ на новые средства нападения, включавшие в себя артиллерию, множила и совершенствовала средства защиты, но архитекторам удавалось примирить эти требования с новой заботой об изяществе: башни, поднимающиеся над галереями с бойницами, становились более стройными, очертания зубцов – более легкими, островерхие крыши иногда украшались слуховыми окнами, обрамленными скульптурными изображениями; все это придавало восстановленному Карлом V новому Лувру или замкам, выстроенным для герцогов Беррийского или Орлеанского, миниатюры сохранили для нас облик этих зданий, – вид совершенно иной, чем тот, что являли тяжеловесные крепости прежних времен.
Перемены во внутреннем убранстве еще более заметны: внутри ограды мощного замка Куси, возведенного в XIII в., Ангерран VII приказал около 1385 г. строить большие залы, называемые залами Героев и Героинь, и украсить их статуями. Девять Героев[21] – к которым Людовик Орлеанский прибавил коннетабля Дюгеклена – украшали и замок Пьерфон. В другой крепости, выстроенной для герцога Орлеанского, Ферте-Милоне, над главным входом был высечен барельеф, изображающий увенчание Пресвятой Девы. Это вторжение скульптуры в феодальную архитектуру свидетельствует о желании приукрасить повседневное окружение. Другое существенное свидетельство – великолепный расцвет искусства гобелена: гобелены, по преимуществу декоративные, предназначались для того, чтобы прикрыть наготу стен в больших залах и смягчить царящий в них холод. Монархи и знатные сеньоры возили их с собой, чтобы украшать ими стены змеиных резиденций и даже палаток, если речь шла о военном походе. Правители начали собирать коллекции гобеленов – как позже будут устраивать картинные галереи; Людовик Орлеанский приказал изготовить для своего отеля знаменитый гобелен с мотивами Апокалипсиса (сейчас он хранится в Анжере); его брат Карл VI также был любителем гобеленов: из оставленного после его смерти списка имущества мы узнаем, что их у него было не менее ста восьмидесяти, почти все большого размера. Любили в те времена и тяжелые, тканные золотом и шелком материи – их использовали в качестве обивки или для полога кровати; эти ткани привозили из Северной Италии или стран Востока, и обходились они очень дорого.
20
Автор имеет в виду Жана V де Бюэя, графа Сансерра (1406-1478). С 1427 г. Жан стал одним из главных военачальников армии Карла VII, а с 1445-го – командовал одной из ордонансных рот короля. Воевал за Карла VII в Анжу, Мене, Гиени. Участник сражения при Кастильоне (1453). Адмирал Франции в 1450-1461 гг. В 1466 г. написал трактат о воспитании юных аристократов «Юноша», где в завуалированной форме поведал о собственной жизни.
21
Девять Героев (или Девять Достойных) – вXIII-XVI ее. символ достоинства и отваги. Жак де Лонгьон в поэме «Обет павлина» (ок. 1312 г.) выводит лиц, на протяжении столетий бывших образцом идеального рыцарского поведения. Среди Девяти Героев были: Гектор, Александр, Цезарь, Иисус Навин, Давид, Иуда Маккавей, Карл Великий, король Артур, Готфрид Бульонский; французы прибавляли к их числу Дюгеклена.